с Сетом, который поморщился от резкого запаха пороха и жженого картона.
— Ты все правильно сделал, приятель.
Мальчик захихикал, и капюшон задрожал от какого-то шевеления внутри. Сет был рад, что ему не надо туда смотреть.
— Эта тварь схлопотала по заслугам. Скотина. Старая скотина. Он будет нами доволен, дружище. Он давно хотел заполучить старую суку. Но теперь зайди и все там прибери. Ты еще не закончил, приятель.
Придется снова войти в комнату. И все вычистить. Сета била чудовищная дрожь, он закусил нижнюю губу, чтобы не разразиться рыданиями, готовыми сотрясти его от головы до пят.
— Давай, Сет. Пошевеливайся, пока тебя не застукали, приятель.
Прижав ухо к двери зеркальной комнаты, Сет напряженно пытался уловить сквозь толстую древесину хоть какой-нибудь звук, выдающий незримое присутствие. Он нисколько не сомневался, что если услышит что-нибудь, то бросится бежать и не успокоится, пока не оставит дом далеко позади. Но — ничего. Только постепенно оправившись от потрясения и пережитого страха, Сет вспомнил о миссис Рот. Старухе, лежащей на полу квартиры, в которую он не имел права заходить. Женщине, теперь ужасно искалеченной или даже хуже. Сет открыл дверь.
Он увидел миссис Рот на полу. Она лежала, съежившись, примерно в той же позе, в какой он оставил ее: на боку, лицом к зеркалу. Зеркалу, в котором ее лицо искажала гримаса такого страха, что Сет снова едва не услышал жуткий крик. А выше отражения миссис Рот — неподвижной кучи тряпья и похожих на палочки конечностей — он уловил какой-то неясный промельк.
Внутри прямоугольного серебристого тоннеля, созданного противолежащими зеркалами, что-то мельтешило, словно кадры со старой кинопленки. Но то, что, как ему показалось, он видит, исчезло, не успел Сет сделать пару шагов по комнате. Даже после всего, что ему довелось услышать и увидеть в этом месте, Сета мутило от ужаса перед кем-то длинным и бледным, с развевающимся красным полотнищем вместо головы, кто уходил в недра зеркального коридора. Он волок за ногу обмякшее тело в светло-голубом, уносил его в глубины иного мира.
Сет развернулся и быстро огляделся по сторонам, окинул взглядом все восемь открытых картин по бокам от зеркал, висевших в центре каждой стены. Внутри его все замерло, прихлопнутое силой, какой веяло от образов на картинах.
На полотнах было изображено одно и то же лицо, но на разных стадиях распада в чудовищном вздыбленном вихре, кружащем так быстро, что мясо слетало с костей вернее, чем в ацетиленовой горелке. Казалось, полное разрушение плоти над сидящим телом произошло мгновенно. На восьми портретах было последовательно запечатлено, как голова разваливается на части, разрывается и всасывается в вихрь, тогда как тело остается привязанным к стулу. Сет узнал отдельные фрагменты расчлененной головы. Это была миссис Рот.
Сет закрыл глаза и встряхнулся, затем потер лицо.
«Не смотри туда».
Он опустился на колени, потряс и позвал старуху, однако не добился ответа от остывшего тела, спеленатого голубым халатом. Глаза миссис Рот были открыты, но Сет решил не смотреть в них, ни в отраженные, ни в реальные. Ужас растягивал лицо старухи в гримасу крика, не успевшего вылететь из безгубого рта.
Не тратя времени даром, Сет подхватил этот мешок костей с болтающейся головой и быстро вышел из шестнадцатой квартиры, затем поднялся на лестничный пролет, вошел в распахнутую дверь восемнадцатой и дотащился по коридору до спальни хозяйки. Он положил труп в ногах кровати так, будто старуха тяжело упала, потеряв равновесие, и ткнулась головой в пол. Даже маленькая Айми не услышала шума, пока он проделывал все это. Наверное, замученная медсестра могла реагировать только на звон колокольчика.
Сет отступил назад и полюбовался своей работой. Довольный положением иссохшего, изломанного тела, запутавшегося одной ногой в простынях, он развернулся и быстро вышел из квартиры. Сет аккуратно затворил за собой входную дверь, после чего снова спустился вниз, в шестнадцатую, чтобы скрыть следы своего пребывания в ней и занавесить картины в зеркальной комнате. Сет пообещал себе, что не откроет глаза, приближаясь вплотную к этому перекошенному ужасом лицу, на котором еще не просохли краски.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Они убили его, Майлз. Они его прикончили!
Майлз застыл, не успев снять пиджак.
— Кто? О ком ты?
Эйприл задыхалась, говорила бессвязно — и сама это понимала, — но не могла остановиться с того момента, когда Майлз вошел в гостиничный номер.
— Муж моей бабушки, Реджинальд, муж миссис Рот и Том Шейфер. Люди, которые жили в доме, в Баррингтон-хаус. Они его убили! Пришли, чтобы поговорить с ним об этих кошмарных снах, о тенях. Они считали, что это он напустил в дом привидения. В точности, как бабушка описывает в своих дневниках. Все у них изменилось, когда приехал он. Потом с ним произошел некий несчастный случай, после чего все стало еще хуже. Разве ты не понимаешь, о чем я говорю?
— Нет, не понимаю.
— Соседи убили его. Они видели картины у него в квартире. Они, должно быть, уничтожили их, сожгли, а затем расправились с ним самим. Никуда он не исчезал, они просто его убили!
— Милая моя, прошу тебя. Дорогая, присядь — вот сюда. Успокойся, помедленнее. В твоих словах нет смысла, это какой-то бред сумасшедшей.
Но Эйприл металась из стороны в сторону.
— Она не собиралась рассказывать, но ей очень хотелось. Какая-то часть ее существа мечтала исповедаться. Она такая старая, Майлз. Но она вовсе не в маразме. О нет! Ум у нее острее бритвы. Она прекрасно сознает, что делает. Боже мой, как она контролирует всех и вся, но не может держать под контролем свою совесть. У нее нечистая совесть. Она хотела кому-нибудь сознаться, кому угодно, а я застала ее в момент слабости. Каждый раз, просыпаясь, она оказывается уязвимой. Реакции замедляются — ну, ты знаешь, как это бывает, — и ей просто необходимо снять камень с души.
Она избалована, прямо как ребенок. Осталось уже недолго, и она это понимает. Груз долго накапливался в душе. Она совершила что-то ужасное много лет назад. И Лилиан тоже. Они сделали это все вместе и молчали. И вот теперь разум играет с миссис Рот: она уверена, что Феликс Хессен вернулся в дом, чтобы отомстить, или по какой другой причине, я не знаю. Она утверждает, будто снова слышит грохот в его квартире. Он двигает что-то у нее под ногами, как раньше. Она живет прямо над его прежней квартирой. На лестницах снова полно теней. Тех теней, что он притащил с собой много лет назад. Она снова слышит голоса, видит что-то, прямо как Лилиан. Это заразно. Там так жутко! Честное слово, господи… Мне кажется, я сама что-то замечала, и не раз. Но это просто ее совесть. Да, конечно, от всей истории так и разит готическими ужасами, но теперь ясно… Ясно, что случилось с Хессеном. И с его картинами.
— Ты помешалась?
— Послушай, выслушай меня. — Эйприл присела рядом с ним и крепко взяла за запястье обеими руками.
— Но…
— Просто послушай. Прошу тебя. Окажи мне любезность, Майлз. Просто выслушай меня.
Когда Эйприл завершила более-менее связный отчет о встрече с миссис Рот, Майлз откинулся на кровати, опершись на локти. Он смотрел на Эйприл, лицо его было непроницаемо.
— Теперь понимаешь? — спросила она, руки у нее до сих пор подрагивали от волнения.
— Господи, какая кошмарная история.
— Да. Это рассказ о жизни Хессена в затворничестве, который доказывает существование
