Пока Лейра ходила по комнате и тушила масляные лампы, Алинор подобрала темные волосы, заколола их, сняла ночную рубашку, надела легкий, свободный халат и сандалии и направилась в купальню.
Теплая вода с целебными травами приняла ее в свои объятия, и девушке почудилось, что она снова вернулась в детство и добрые руки кормилицы ласково поглаживают ее, снимая усталость, баюкая и утешая. На время все тревоги и горести отступили…
Завтрак ждал ее в комнате, но Алинор лишь едва притронулась к еде. Лейра, пришедшая убрать подносы, сказала:
— Госпожа, ты ведь почти ничего не съела. Ты не больна?
— Я просто не голодна,— нахмурилась Алинор.— Я что, теперь должна объяснять рабам свои поступки?
— Нет, нет, госпожа, прошу прощения.— Лейра начала поспешно собирать посуду, уронив при этом серебряный кубок, и на пушистом ковре тут же образовалось безобразное винное пятно.
— Да что с тобой такое? — сердито воскликнула Алинор.— У тебя все из рук валится!
— Прости, госпожа…
— Что с тобой?
Девушка подобрала кубок и, чуть снова не уронив его, поставила на поднос.
— Я… Просто очень расстроена, госпожа. Сегодня ночью погибла еще одна женщина.
— Еще одна?
— Да. И опять эти раны…
— Ай-яй-яй. — Алинор на мгновение задумалась.
— Мне страшно, госпожа Алинор. Я так боюсь… Этих…
— Тебе нечего бояться, пока ты здесь. Ведь ты же не бродишь ночью по улицам?
— Нет, госпожа!
— Тогда успокойся. Теперь позови Тирса — пусть он вынесет этот ковер. И скажи Силуму, чтобы подготовил паланкин. Я собираюсь в город.
— Да, госпожа.— Звеня посудой на подносе, Лейра быстро вышла из комнаты.
Осуму жила в бедном квартале на южной окраине города. Алинор приказала слугам подождать ее у входа в полуразвалившийся доходный дом, в котором сдавали внаем комнаты.
Богато украшенный паланкин и хорошо одетые слуги привлекли к себе повышенное внимание жителей близлежащих улиц: бедняки, конечно, часто видели, как знать проезжает мимо, но сюда, в их квартал, вельможи и толстосумы почти никогда не заглядывали, предпочитая делать вид, что нищеты, голода и болезней не существует вовсе.
Обитатели жалких лачуг начали стекаться к паланкину, кто из любопытства, кто в надежде на подачку, и городским стражникам пришлось встать на защиту знатной дамы: не приведи Митра, еще обидит ее кто-нибудь, тогда неприятностей не оберешься.
Алинор быстро прошла в проулок и толкнула дверь, которая вела на ветхую и весьма грязную лестницу.
Девушка поднялась на второй этаж и, стараясь обойти кучи всевозможного мусора, стала искать дверь, на которой, как говорилось в записях ее отца, должен быть изображен ястреб. С трудом отыскав ее, Алинор громко постучала. Никто не ответил.
Она постучала снова, и еще раз. Может быть, старухи нет дома? Или она плохо слышит?
Наконец из-за двери послышалось:
— Кто там?
— Осуму, мне надо с тобой поговорить. Я знаю, кто ты такая.
— А ты кто? Отвечай!
— Я дочь Эримиора. Позволь мне войти.
Дверь чуть-чуть приоткрылась. В щель можно было разглядеть только часть морщинистого лица на уровне плеча Алинор и глаз желтого цвета с черным зрачком.
— Дочь Эримиора? — прошамкала старуха.
— Алинор. Разве он никогда не рассказывал обо мне?
— Нет. Но я слышала, что у него была дочь.
Алинор поднесла к щели правую руку — на указательном пальце было надето кольцо с печатью дома Эримиора, вырезанной в камне.
— Теперь ты мне веришь?
— Нет. Откуда мне знать, что ты не украла кольцо?
— Ах ты, старая ведьма! Кто же еще станет иметь с тобой дело после всего, что произошло?!
Дверь захлопнулась. Послышался лязг и скрежет, как будто металлическую цепь протаскивали сквозь железные кольца. Затем дверь открылась, и старуха отступила, впуская гостью. Алинор вошла, осторожно оглядываясь по сторонам.
— Пожалуйста, закрой дверь, дочь Эримиора.
Девушка выполнила просьбу старухи.
— Что тебе от меня надо? — с испугом спросила Осуму.
Алинор повернулась к ней:
— Я пришла не для того, чтобы вредить тебе. Мне надо знать, что погубило моего отца. Я подозреваю, что за всем этим стоит Хавлат. Это так?
Старуха промолчала.
— Я могу присесть?
Осуму пожала плечами и жестом указала Алинор на другой конец комнаты, а сама устроилась на плетеной циновке в углу за низким столиком. Девушка снова окинула взглядом старуху и ее комнату и уселась на другую циновку. Осуму оказалась тощей, как скелет, с коричнево-серой морщинистой кожей. Ее одежда состояла из беспорядочного набора старых тряпок и шкур животных, а украшения ей заменяло множество разных безделушек, камней и кусочков резной кости.
Комната была под стать своей хозяйке. В ней пахло благовониями и отбросами, вся она была заставлена деревянными сундуками и ящиками, завалена старыми свитками и толстыми книгами, повсюду стояли бронзовые и железные жаровни, черепа, резные каменные предметы, глиняные горшки, на полу и на стенах — ковры и гобелены с вышитыми на них странными изображениями.
Алинор, устроившись поудобнее за низким столиком напротив хозяйки, отставила в сторону кожаный мешок, который принесла с собой.
— А теперь,— начала девушка, решительно глядя в глаза ведьме,— я хочу узнать обо всем, что может иметь отношение к смерти моего отца. Мне известно, что он приходил к тебе и ты обучала его колдовству. Его послал Хавлат?
— Нет,— мгновенно отозвалась Осуму.
— А ты не лжешь?
— Эримиор приходил сюда по собственной воле. Он упоминал имя Хавлата, но Хавлат не догадывается о моем существовании. Я думаю, твой отец приходил ко мне из-за того, кто живет в доме Хавлата.
— Я тебя не понимаю.
— Я говорю о Куршахасе.— Ведьма цедила слова, едва заметно шепелявя.
— О Куршахасе?
— А разве ты не поэтому здесь? — Осуму улыбнулась.
— Я знаю, что Хавлат сделал все, чтобы отца осудили как можно быстрее. Видимо, он чего-то сильно боялся.
— Возможно. Но больше всего он хотел скрыть тайну Куршахаса. Для Хавлата Куршахас страшнее смерти.
— Почему?
— Потому что Куршахас — это само Зло. Разве отец ничего не говорил тебе о нем?
— Совсем немного.
