Дженнифер, теперь уже и сама не знавшая какая же она на самом деле, настоящая Дженнифер?
— Да, ты права. Мне очень хочется узнать тебя получше, с разных сторон. — Раф увидел, как вспыхнули ее глаза, как она поджала губы. — Удивительно, насколько обманчива может быть внешность, правда? — Он провел пальцем по фотографии. — Каким ударом могла бы быть эта фотография для Себастьяна, для его «я», когда бы он узнал об этом «фокусе с несколькими мужьями», которым ты морочишь голову матери?
— А он знал обо всем. Это была его и... — Она вдруг замолчала. Наступила длительная пауза.
— ...идея, — закончил за нее Раф, сощурив глаза, когда понял, что она не станет договаривать. — Так это мой отец предложил тебе использовать меня в качестве своего заместителя? — Недоверчивость Рафа переросла в очень сильную подозрительность.
Дженнифер встревожилась и попыталась отступить назад, но он схватил ее за тонкое запястье и отвел руку за спину так, что ей пришлось опуститься перед ним на колени.
— Он... он решил, что так будет гораздо проще, чем искать кого-то нового, а значит, опять лгать и окончательно запутаться во лжи, — с трудом говорила Дженнифер. Раф уже не так крепко держал ее за руку. — По его мнению, если бы я назвала тебя своим мужем, мне бы не пришлось лгать по поводу моей новой фамилии. Да и мама чувствовала бы себя гораздо спокойнее, узнав, что я вышла замуж за известного ей человека.
Какой хорошей показалась эта идея в то время! Себастьян говорил, что они ничем не рискуют, никто не раскроет их «заговор». Мать Дженнифер должна была находиться в полном неведении всего происшедшего, так как они оба понимали: узнай она о браке дочери и Себастьяна, она с трудом пережила бы это. А что произошло бы, узнай она причинах этого брака?
— Я не сомневалась, что вернусь сюда после смерти Себастьяна, и была уверена, что ты никогда не встретишься с моей мамой. Для вашей встречи не было никакой причины, — сказала она ослабевшим голосом.
— Затем по плану следовал фиктивный развод с фиктивным мужем — и все счастливы! Насколько я понимаю, у твоей матери более либеральные взгляды на развод, нежели на брак и продолжение рода?
— Даже церковь признает разрыв брачных уз в случае его неизбежности. — Да, ее мать была бы огорчена, но не надломлена. Она бы выдержала.
— А как же ни в чем не повинный ребенок? Плод вашей сделки? Вы о нем подумали? Что ты собиралась сделать с моим ребенком после смерти Себастьяна?
— Ничего... Я хочу сказать... он знал, что я собираюсь привезти его сюда, и был уверен, что я буду заботливой матерью...
— А отец, значит, не в счет? А что, если с тобой что-нибудь случилось бы, не дай Бог?! — взревел он, сжимая ей руку и глядя прямо в глаза. — Как ты думаешь, захотела бы Пола связаться со мной в подобном случае? Ведь твоя мать могла бы решить, что я имею право знать о ребенке, даже если я прежде никогда ни в малейшей степени не интересовался им. Или тебе все равно, какую кашу ты заварила и с чем нам пришлось бы разбираться в случае твоей смерти, так как при жизни ты получила все, что хотела?
Дженнифер побледнела. Ей и в голову не приходил такой возможный поворот событий. По правилам донорской программы биологические родители не имели юридического доступа к ребенку и не несли ответственности за него. Она считала, что ребенок всегда будет ее, и только ее. Она никогда не думала ни о его отце, ни о том, чье имя было в документах, ни о том, кто был донором. Если бы что-то произошло с ней, то наверняка опека над ребенком была бы поручена ее матери. Дженнифер не сомневалась, что мать восприняла бы это совершенно естественно...
— О Боже, — выдохнула она и свободной рукой обхватила живот. Невероятно! Как она могла быть такой недальновидной?
Движение ее руки отвлекло Рафа. Он вдруг тихо выругался и отшвырнул ее руку, которую держал, будто обжегся. Она присела на корточки, потирая бледно-красные следы от его пальцев, оставшиеся на нежной коже, потом с трудом поднялась, не зная, что делать дальше. Раф тоже встал и зашагал по комнате, обхватив шею рукой.
— Черт знает что! Просто какое-то сумасшествие! — кричал он. — Я ничего не понимаю! Если все шло, как было запланировано, почему ты сбежала, словно вор темной ночью? Твой образ любящей и заботливой жены только проиграл от этого. Чего ты боялась? Что могло произойти после смерти Себастьяна? Все было по закону. Ты получила деньги. И ты не могла знать о его признании мне в том, что это мой ребенок, так как я был последним, кто видел его живым. — Дженнифер оторопела, когда Раф устремился к ней со свирепым видом. — Скажи мне прямо: если бы Себастьян, находясь на смертном одре, не пережил приступа откровения, ты когда-нибудь призналась бы мне, что мой «сводный брат» или «сводная сестра» на самом деле мой собственный ребенок?
— Я... я не знаю...
— Ты не знаешь! — Он произнес это с такой злостью, что она поняла: он ей не верит. — Перестань! Ты не могла не думать об этом. Может, ты решила, что, потратив все деньги до последнего цента, сможешь появиться и шантажировать меня с целью получения денег для ребенка?
— Нет! У меня и в мыслях такого не было!.. Откуда мне было знать, что... — Она зажала рот руками, не позволив себе высказаться до конца.
— Откуда тебе было знать... что?
Но момент откровения прошел. Дженнифер взяла себя в руки, хотя сохранить контроль над собой ей было нелегко.
— То, что все это расползется вот так по швам, — прошептала она.
— С ложью обычно так и происходит, особенно с наглой ложью, какой ты пользовалась.
— Пусть так. Надо думать, ты никогда в жизни не лгал, — сказала Дженнифер с сарказмом. — Ну а там внизу... у тебя получалось совсем неплохо, для первого раза.
— Не могу сказать, что это было впервые, но до встречи с тобой я считал себя очень честным человеком, особенно в отношениях с женщинами.
Он наклонился к чемодану, расстегнул молнию, откинул назад крышку и провел рукой по аккуратно сложенным вещам. Вынув пару черных джинсов и тонкий черный вязаный джемпер, он бросил их на спинку стула стоявшего у письменного стола. Потом снял с себя свитер и швырнул его в открытый чемодан. Под свитером на Рафе была рубашка из белого шелка с перламутровыми пуговицами, которые он начал расстегивать одной рукой. Рубашка распахнулась, и Дженнифер увидела, что волосы, покрывающие всю его грудь, были темнее волос на голове. Кожа с ровным загаром была гладкой и блестящей. Весь он источал силу и здоровье.
— Что ты делаешь? — спросила она, с испугом глядя на него.
Раф, расстегнув манжеты, снял рубашку и остался в узких джинсах на ремне.
— Я находился в дороге более двадцати четырех часов. Я грязный, уставший и злой. Сейчас хочу раздеться, принять душ, вздремнуть и надеть чистую одежду... Если тебе правится стоять здесь и наблюдать за мной — пожалуйста.
Пристально глядя на Дженнифер, он расстегнул плоскую золотистую пряжку, снял кожаный пояс, сложил его и слегка ударил им по другой руке, играя необыкновенно красивыми мускулами.
— Не надо бояться, я не бью женщин, — сказал он, увидев широко раскрытые глаза Дженнифер.
— Я не сомневаюсь в этом, думаю, ты на это неспособен, — проговорила она. Интересно, давал ли он себе отчет в том, как сейчас выглядит? Раздетый до пояса, он с вызовом смотрел на нее. Несомненно, именно о таком мужчине мечтает каждая женщина, именно таким представляется ей пылкий любовник.
— Правда, бывают такие, которые сами этого хотят и находят это возбуждающим, — добавил Раф с затаенной страстью, стараясь тронуть ее душу. — В подобном случае, чтобы доставить даме еще больше удовольствия, я соглашаюсь поиграть в рабовладельца и рабыню... — Он еще раз ударил кожаным поясом по ладони. — А ты, Дженнифер? Ты любишь завести себя перед тем, как заниматься любовью, или нет?
Вопрос застал ее врасплох, но он не шокировал ее. Раф, с его богатым сексуальным опытом, сразу это понял. Его охватила злость. Черт возьми! Как же так! Ему хотелось шокировать ее, хотелось, чтобы она испытывала муки так же, как испытывал их он при мысли о ней в течение последних нескольких месяцев. Ему хотелось таким образом удовлетворить свое желание заставить ее заплатить (лишь в самой малой
