— Опоздал?
— Опоздал сказать тебе. — Он закрыл глаза.
— Ой, ты устал. Я не уйду от тебя. Я буду здесь, когда ты снова проснешься, и тогда…
— В течение долгого времени, — шепотом проговорил он, открывая глаза, — я был замурован в черноту, лишенную всего, кроме жерновов времени, которые перемалывают все в вечную пыль. — Он сделал паузу. — До тебя.
У нее сдавило горло.
Он собрался с силами и продолжил:
— Я не спас тебя, Элизабет. Как раз наоборот. Ты явилась и помогла мне увидеть темную клетку, которую я соорудил вместо сердца.
Она схватила его руку и легонько сжала, как бы говоря этим прикосновением то, что она не могла выразить словами.
— И тогда я решил. Отныне я предпочитаю быть счастливым, черт побери. Я не буду вести себя так, как раньше.
— Роуленд, — прошептала она.
— Я люблю тебя, — просто сказал он.
Она ошеломленно смотрела на него.
— Я ни когда не думала, что ты…
— Что?
— Что ты скажешь мне, — прошептала она.
— Я знаю. — Он притянул ее к себе настолько, что ее лицо оказалось в дюйме от его лица. — А это стоило ожидания, миссис Мэннинг?
— Да. — Она прикоснулась губами к его губам. — Это похоже на суфле.
— Что? Сплошной воздух и ничего существенного?
— Вовсе нет. — Она засмеялась. — И откуда ты что-то знаешь о суфле?
Он обхватил ладонями ее лицо.
— Последние два часа ты делилась со мной рецептами. Хотя мне больше нравились рассказы о твоем детстве.
— Я тоже люблю тебя, мистер Мэннинг, — пробормотал она.
Он притянул ее к себе, превозмогая боль.
— И слава Богу.
Эпилог
Роуленд подавил улыбку. Ему не нужны были орды вдовушек, чтобы научиться терпению. Все эти три недели Элизабет ухаживала за ним. Он оказался ее пленником в собственной постели.
— О чем письмо? — Его красавица жена поставила на край стола поднос и подтянула второе кресло.
— Ей очень нравится быть миссис Браун.
Изумрудные глаза Элизабет весело заискрились.
— О, я так и знала!
— Что это такое? — спросил он, с сомнением глядя на поднос. — Разве мы еще не обедали?
— Десерт, — невинно ответила она.
— В самом деле? И что за десерт? — пробормотал он скорее с покорностью, чем с надеждой.
Она сдернула с большого серебряного блюда салфетку, открыв огромную гору… земляники.
— Я умею сдержать обещание. Я сказала тебе, что принесу землянику, когда ты поправишься.
— Я поправился спустя три дня после того, как застрелил Пимма, — сухо сказал он.
— Нет. Ты три дня был в бреду. Ты и сейчас еще недостаточно поправился, но…
Он заворчал.
— Но, — улыбнулась она, тем самым давая возможность появиться ямочкам на щеках, которые ему так нравились. — Нуда ладно.
— В чем дело, mhuirnin? — Ему так хотелось затащить ее к себе на колени и зацеловать, однако он еще не мог это сделать. Он лишь взял ее ладонь и поцеловал.
— У меня есть для тебя новость — нечто такое, что следует отпраздновать.
— Гм? — пробормотал он, занятый поцелуями.
— Помнишь, мы с тобой говорили, что никогда не захотим снова увидеть интерьер Карлтон-Хауса?