Дверь захлопнулась, и Фредрик услышал, как звякнул засов внутри.
Он постоял, моргая от яркого света. После ливня в воздухе пахло свежестью; где-то неподалеку очнулась кукушка. Фредрик растерянно побрел по тропе вниз к озеру Стурбекк.
Его вышвырнули, буквально вышвырнули из хижины! Мирная беседа завершилась вспышкой ярости со стороны старого охотника.
Кукла.
Фредрик весь передернулся. Не та же самая, это точно, но очень похожая. Он увидел ее только мельком, однако, успел заметить, что кожаные брюки намного светлее. Стало быть, кукла, которую Хугар носит за пазухой, поновее. Ничего не понятно…
И все же Фредрик ощутил облегчение, словно камень свалился с плеч. Потому что теперь одно было совершенно ясно: ему нечего опасаться старого охотника. Хугар — человек со странностями, вспыльчивый, способен и напугать. Но он отнюдь не хладнокровный убийца.
Поднимаясь на гребень, Фредрик посмотрел на часы. Половина девятого. Должен поспеть вовремя к машине…
Спрашивается, почему Хугар рассердился? Отчего такая реакция при упоминании о кукле? Сорок лет в Гренландии… Сорок лет в качестве охотника. Вероятно, подолгу с эскимосами в роли единственных соседей. В какой мере Хугар воспринял пропитанную мифами эскимосскую культуру? Культуру охотников, в которой по-прежнему большую роль играло суеверие. И Фредрик сказал себе: старый охотник все еще пребывает в плену черной мистики ледникового края, кукла, с которой не расстается Хугар, залог его личной безопасности. Она для охотника не просто символ, а проводник в суровом краю. В этом смысле Хугар, можно сказать, единственный инуитт в Норвегии.
Но как же он разозлился… И Фредрик догадывался почему.
Охотник кивнул, когда Фредрик спросил — сам ли он написал то стихотворение. И конечно, авторство принадлежало всем эскимосам Гренландии. Они считали, и Хугар считал его своим. Своим считал народ, постепенно теснимый к пропасти чужаками с чужими идеями и устрашающими нравами.
Фредрик бежал вниз по склону, напевая про себя. Вылазка получилась удачная. Мало того, внизу у камня его ждал сказочный улов. Он предвкушал радость встречи с другом.
Снаряжение лежало в целости там, где он его оставил. Прыгая по кочкам, снуя между березами, Фредрик кратчайшим путем направлялся туда, где стояла «тойота».
Стивен ждал его около машины. Издали было видно широкую улыбку на лице англичанина.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Я уже думал, тебя поразила молния!
Фредрик заявил, что прятался от грозы под большими камнями. В свою очередь Стивен поведал, что гроза застала его врасплох, так сильно он увлекся рыбной ловлей, пришлось со всех ног бежать к машине.
— Слыхал, небось, «клетка Фарадея» — верная защита от грозы, — сказал он.
Они нетерпеливо посматривали на сумки друг друга. Стивен первым опорожнил свою. Одиннадцать форелей легли на траву, не такие уж крупные, но красивые. Настала очередь Фредрика. Он долго прокашливался, протер глаз, делая вид, что попала соринка. Наконец стал доставать содержимое своей сумки, аккуратно укладывая в ряд на землю. Шесть штук. И каждая крупнее самой большой форели, пойманной Стивеном.
— Ну ты даешь! — воскликнул англичанин. Взвесил их по отдельности на руке. — Где?..
Фредрик рассказал ему про Малое озеро, не поскупился на подробности о том, сколько форелей сорвалось. Дескать, одна из них наверняка весила не меньше килограмма. Словом, доказал, что он без пяти минут настоящий рыболов — ведь у настоящего рыболова
Они еще поговорили о погоде и о рыбалке и уже собрались трогаться в путь, как Стивен вдруг вспомнил:
— После грозы я ходил вон туда, на опушку. Высматривал тебя. И чуть не провалился то ли в яму, то ли в канаву. Мне показалось странным, зачем кому-то понадобилось там копать. А еще похоже, что в яме что-то сожгли.
— Далеко? — заинтересовался Фредрик.
— Да нет, совсем близко. — Стивен показал рукой.
Царила духота, и комаров откуда-то налетело видимо-невидимо, а потому они хорошенько намазались средством от комаров, прежде чем идти вверх по склону. Стивен показывал дорогу. Пробравшись через заросли карликовой березы, они очутились перед узловатыми деревьями, за которыми в земле была вырыта большая яма. На дне ямы лежала целая груда угля с золой. От этой ямы на три-четыре метра вверх по откосу тянулись канавы, прикрытые полусгнившим хворостом. Глубина канав не превышала полуметра; яма была вдвое глубже.
— Можно подумать, кто-то нарочно маскировал канавы, — заметил Фредрик.
— Зачем? — удивился Стивен. — Туда могли провалиться какие-нибудь звери.
Фредрик поежился. В самом деле — зачем? Он не видел разумного толкования. Судя по растительности кругом, яма и канавы выкопаны не вчера и не позавчера. Но и не много лет назад. Он покачал головой.
— Не представляю себе, — сказал он. — Но должно быть какое-то очень простое, естественное объяснение. Мало ли чем здешние жители занимаются. Может быть, кому-то вздумалось показать, как в старину выплавляли железо. Хотя не похоже, чтобы в здешних болотах было много руды.
Они обошли раза два вокруг ямы и канав, прежде чем возвращаться к машине. Склоны на востоке купались в лучах вечернего солнца.
Мышцы ног изнуряюще ныли. От лазанья по крутым склонам и хождения по болотным кочкам он чувствовал себя совсем разбитым. Это тебе не беготня между столами и кухней в «Кастрюльке»…
В баре было довольно много народа, играла музыка, и Стивен уже сидел за столиком с доброй порцией виски. Приветствуемый широкой улыбкой англичанина, Фредрик взял на стойке карту вин и присоединился к своему другу.
— Стивен — двадцать пять, Фредрик — семь, — возвестил тот, поднимая стакан.
— Погоди, — парировал Фредрик, — мы только начали!
Изучив карту вин, он был приятно удивлен. У Хегтюна был вполне приличный выбор. Тут и «Шато Жискур», и «Леовилль Бартон», хорошие бургундские вина, «Кьянти Классико». Фредрик остановился на «Шато Леовилль Бартон» 1982 — этот год считался особенно удачным для бордоских вин, вот он и решил удостовериться в этом.
В вестибюле гостиницы ему сказали, что прибыли еще ученые. Команда из Высшего технического училища в полном составе, и Виктор Хурнфельдт получил подкрепление в лице двух профессоров из своего института. Стало быть, вот-вот развернутся работы.
Настроение в баре было приподнятое. Фредрику принесли в меру подогретое вино. Стивен продолжал налегать на виски; горный воздух явно вызвал у него сильную жажду.
Фредрик вдохнул аромат «Леовилль» 1982, и одобрительно кивнул. Первые капли легли на язык и небо, и, наслаждаясь дивными солнечными запахами, воспарившими в носовую полость, он сказал себе: как хорошо быть Фредриком Дрюмом. Или Стивеном Прэттом.
Состояние Стивена к этому времени можно было определить популярным в некоторых кругах термином «делириум трутта», где слово «делириум» напоминает о латинском наименовании белой горячки («делириум тременс»), а «трутта» — видовое название форели на том же языке. Характерные симптомы упомянутого состояния — настойчивое повторение деталей, присущих рыбе, с которой имел дело рыболов, или которую он хотя бы только видел. Одним из признаков типичной «делириум трутта» служит использование субъектом обеих рук, чтобы дать приблизительное представление о размерах объекта. Выход из «делириум трутта» характеризовался глубокими философическими рассуждениями.
После пятого стаканчика виски англичанин подозрительно притих.
— Что-нибудь неладно? — осведомился Фредрик.
Стивен энергично потряс головой, потом поднес к подбородку Фредрика указательный палец и сказал:
