Кодекс смерти

— Спасибо, синьор, беру эту.

Он поднялся наверх, вышел на солнце, сел за свой столик.

— Странно, — пробормотал он себе под нос. — Весьма странно.

Следом за ним появился Ратти, неся бутылку и большой бокал. Тщательно вытер их полотенцем, затем осторожно откупорил бутылку и налил немного вина в бокал.

Фредрик не стал спешить. Долго принюхивался к запаху вина, чуть-чуть пригубил, дегустируя, сделал несколько быстрых маленьких глотков. Посидел с закрытыми газами, ворочая языком во рту. Наконец посмотрел на трактирщика и сказал:

— Синьоре Ратти, ты оказал мне большую честь. Это великое вино, поистине великое. Мягкое, но не вялое, с богатым цветочным ароматом, долго живет во рту и подстегивает воображение. Как раз то, что мне сейчас нужно.

На лице Ратти появилось что-то вроде удивления, и он не сразу вернулся внутрь своего заведения.

На какое-то время Фредрик забыл обо всем постороннем. Он нюхал, смаковал, причмокивал языком, глотал, упиваясь новыми для него вкусовыми ощущениями. Между глотками бормотал странные слова из диалекта одного южноамериканского индейского племени, диалекта, в котором для единственного норвежского наименования Н₂О «вода» была сотня синонимов. Это позволило ему точно выразить свое впечатление и дать названия новым запахам и вкусовым ощущениям.

Сюда бы сейчас Тоба, его товарища по «Кастрюльке» в Осло! Круглые очки Тоба запотели бы, в такой восторг привело бы его знакомство с неведомым доселе выдающимся вином. Но Тоб занят стряпней дома в Осло.

Фредрик выпил почти половину бутылки, прежде чем вернулся к действительности. Синьор Ратти не показывался. В это время дня Фредрик был единственным посетителем кафе. Куда делся трактирщик? Как-то странно он себя ведет. Но когда Фредрик похвалил вино, лицо Ратти вовсе не было враждебным. Скорее, на нем появилось нечто вроде испуга?

Испуг… С какой стати кому-то бояться Фредрика?

Он наслаждался солнцем и вином. Ближе к двенадцати начали появляться другие посетители. Заказывали водку, кофе, рюмки какого-то зеленого напитка. Преобладали мужчины, среднего возраста и постарше. Многие учтиво здоровались с Фредриком, и он кивал в ответ улыбаясь.

Он поглядел на замок на холме. Сегодня там не сушилось белье. Зато по широким петлям крутой дороги спускались двое — мужчина и женщина.

У развалин никто не трудился, только сторож, синьоре Лоппо, бродил по участку, почесывая в затылке.

Доброе вино и мирное утро настроили Фредрика на веселый лад. Точно так же действовали мысли о том, что ждало его во второй половине дня. «Был он винолюб великий и не менее великий женолюб», — слова древней саги о соотечественнике Фредрика Дрюма, короле Магнусе Эрлингсоне, вполне можно было отнести к нему самому. Он подмигнул двум старикам за соседним столиком, любителям местной водки.

На площади появился загорелый плечистый мужчина. Черная шляпа его отлично гармонировала с лихими завитками усов. Судя по одежде, это был тот мужчина, которого Фредрик видел спускающимся по дороге из замка.

С появлением нового лица кругом воцарилась тишина. Люди перестали беседовать, многие принялись усиленно рассматривать столешницы. Фредрик вопросительно посмотрел на своих соседей, и один из стариков прошептал, наклонясь к нему:

— Иль Фалько!

Иль Фалько — сокол… Подходящее прозвище. Вон как высоко свил свое гнездо. Итак, вот он — Ромео Умбро, владелец замка и окружающих его виноградников. Злой дядюшка доктора Умбро, который устанавливает адские машины на склоне за клиникой, мешая лечебным процедурам. На вид — ненамного старше племянника.

Ромео Умбро постоял, покачиваясь с пятки на носок и внимательно изучая посетителей кафе. Острый и пристальный взгляд, отметил Фредрик, не зря он получил такое прозвище. Синьор Ратти испуганно метался между столиками, убирая пустые чашки и рюмки.

Глаза Умбро остановились на Фредрике Дрюме. На губах возникло подобие улыбки — или это была гримаса? — и он решительно подошел к столу, заслонив собой солнце.

Фредрик вопросительно наморщил лоб.

— Синьор Фредрик Дрюм из Норвегии. — Низкий голос не спрашивал, а утверждал. — Понятно, кто же еще станет пить самое дорогое местное вино среди белого дня?

Не спросив разрешения, он опустился на свободный стул.

Настроение Фредрика нисколько не омрачилось, и он продолжал вопросительно глядеть на Иль Фалько.

— Ромео Умбро. — Протянул тот пятерню для крепкого рукопожатия. — Норвегия, — продолжал он, откидываясь назад на стуле. — Норвегия, Норвегия. Тупые слабоумные болваны. Нахальные петушки, сопляки, надутые протестанты. Зазнайки, червяки и слизняки. Рожденные в глыбе льда, оттаявшие под холодным солнцем, выросшие с инеем за ушами и ледышками под носом, распятые в своем неверии, умершие и погребенные в вечной мерзлоте! И вы еще приезжаете сюда и думаете, будто что-то знаете!

Последние слова он выкрикнул так громко, что Фредрик испуганно отпрянул, чуть не опрокинув свой бокал.

Кругом царила гнетущая тишина.

— Scusi, синьор, будьте любезны немедленно выйти из-за этого стола, я вас не знаю, и у вас нет никакого права…

Кулак Ромео Умбро обрушился на столешницу с такой силой, что бутылка с вином едва не упала.

— У меня нет права? Помалкивай, арктическая жаба, здесь в Офанесе я распоряжаюсь, а не ты с твоими приятелями. Посмотри кругом: эти виноградники, оливковые рощи, порт, замок — все принадлежит мне, без меня и моего семейства здесь была бы сплошная выжженная пустыня с кактусами. И если это тебе невдомек, обмотай себя серой бумагой и уноси отсюда ноги, пока они тебя еще держат.

Он щелкнул пальцами, и тотчас Ратти поставил на стол перед ним стаканчик водки.

— Клиника тоже вам принадлежит? — Фредрик опомнился и позволил себе съязвить.

— Ни слова о клинике, наглая дворняжка! — Умбро стукнул по столу пустым стаканчиком. — Этот аристократ из подворотни, этот мой племянник может куда угодно перенести свою психбольницу, вон сколько денег у него. С чего это он занимает мои лучшие земли? А? По мне, так пусть он сам и эти немые шлюхи, перед которыми он ползает на коленях, убираются на Северный полюс.

Фредрик пытался понять, почему этот человек так кипятится. Причиной дикой брани должен быть какой-то серьезный конфликт. Но как могло присутствие ни к чему не причастного Фредрика подлить масла в огонь этого конфликта?

— Вы не могли бы выражаться яснее, чтобы я мог понять, на какую из ваших мозолей наступил? И чем вам так насолили именно норвежцы? — Он спокойно налил себе еще вина.

— Болван, — фыркнул Ромео Умбро. — Если у тебя мозгов чуть больше, чем у мухи, сам знаешь ответ. Но если ты глуп, как пробка, то мои ответы находятся вон там. — Он показал на замок на холме. — А вообще, ты не вправе ждать ответов. То, что ты, по-твоему, знаешь — ложь, а что надеешься узнать — фантазия, плод больного рассудка. Тебе лучше всего поскорее убраться отсюда. Пока не завернули в серую бумагу. Cur, quomodo, quando[12] — такие вопросы лишены смысла в Офанесе.

Он резко поднялся, пронзил поочередно взглядом всех присутствующих, вышел из кафе и размашистым шагом направился к церкви.

Кругом сразу зашумели. Фредрик тряхнул головой и облегченно вздохнул. Двое мужчин помоложе подошли к нему и справились, как ему показались когти Иль Фалько.

— Знай, straniero, он настоящий зверь. Тиранит нас всех без разбора. Воображает себя этаким средневековым феодалом. Все новое, незнакомое ему ненавистно. Был бы ты здесь, когда два года назад