пригласив вас на обед, дайте же слово, что не откажетесь!
– Буду весьма признателен, – произнес Мэтьюрин с поклоном. Оба оказались у двери.
– Тогда в «Короне» в три пополудни? – предложил Джек. – На службе мы не развлекаемся, и, если я буду голоден и зол, вы, уверен, простите меня. Заодно «обмоем швабру», а когда она достаточно намокнет, может, немного помузицируем, если не возражаете.
– Видели того удода? – воскликнул господин в черном сюртуке.
– А что это такое – удод? – спросил Джек, оглядываясь.
– Птица. Вон та желтовато – коричневая птица с полосатыми крыльями. Upupa epops. Вон! Вон она, на крыше. Вон! Вон!
– Где? Какая еще упупа? И что вы в ней нашли?
– Улетела. Я надеялся увидеть ее с самого приезда. И где – посреди города! Счастлив Магон, если в нем водятся такие птицы. Прошу извинить меня. Вы завели речь о какой-то мокрой швабре?
– Ах, да. Флотский жаргон! «Швабра» – вот эта штуковина, – указал он на эполет. – И когда мы ее получаем, то мы ее «спрыскиваем», то есть выпиваем бутылку или две вина.
– Ах вот как! – произнес Мэтьюрин, вежливо наклонив голову. – Украшение, знак отличия, я правильно понял? Очень нарядная вещица, клянусь спасением души. Но, сударь, а вы не забыли надеть вторую?
– Что же, – засмеялся Джек. – Надеюсь, когда – нибудь надену оба эполета. А пока желаю вам удачного дня и благодарю за превосходный шоколад. Я рад, что вы наконец увидели своего упупа.
Прежде всего Джек должен был нанести визит своему непосредственному начальнику, морскому коменданту Магона. Капитан Харт занимал несколько комнат в дальнем конце патио большого аляповатого особняка, принадлежащего некоему Мартинесу, испанскому негоцианту. Пересекая патио, Джек услышал звуки арфы, приглушенные ставнями, которые были закрыты, чтобы защитить обитателей дома от слепящего солнца. Оно быстро всходило, и по залитым солнечными лучами стенам уже торопливо карабкались ящерицы.
Капитан Харт был мал ростом и слегка походил на лорда Сент – Винсента. Чтобы усилить это сходство, он горбился и был очень груб с подчиненными, как это принято у вигов. То ли он недолюбливал Джека Обри потому, что тот был высокий, а сам он коротышка, то ли потому, что подозревал молодого моряка в шашнях со своей женой, – это не имело значения, в любом случае между ними давно существовала неприязнь. Он встретил Джека следующими словами:
– Послушайте, мистер Обри, где вы шляетесь? Я ждал вас вчера пополудни, да и Аллен ждал вас вчера. Я удивился, узнав, что Аллен вас так и не встретил. Разумеется, я желаю вам удачи, – продолжал он, насупясь, – но, клянусь, у вас странное представление о том, как следует принимать на себя командование. Аллен, должно быть, милях в двадцати отсюда, а с ним и лучшая часть экипажа «Софи». Что касается всех бумаг, расписок, реестров и всего прочего, то нам пришлось самим разбираться с ними. Весьма небрежно с вашей стороны.
– Так «Паллас» отплыл, сэр? – ужаснувшись, воскликнул Джек Обри.
– В полночь, сэр, – с удовлетворением уточнил капитан Харт. – Тяготы службы несовместимы с удовольствиями, мистер Обри. Я был вынужден лично составить счет на уплату портовых сборов.
– Я получил известие о моем назначении только вчера вечером. По существу, сегодня между часом и двумя ночи.
– Неужели? Вы меня удивляете. Я поражен. Пакет наверняка был отправлен вовремя. Несомненно, виновата прислуга вашей гостиницы. Не на всякого иностранца можно положиться. Желаю вам успешной службы. Только должен признаться, не представляю себе, как вы сможете вывести судно из гавани без экипажа. Аллен захватил с собой помощника, судового лекаря и всех толковых мичманов. Я же не могу выделить вам ни одной живой души.
– Что же, сэр, – отвечал Джек. – Думаю, мне придется довольствоваться тем, чем располагаю.
Разумеется, всех можно понять: любой офицер, получи он такую возможность, охотно перебрался бы с тихоходного старого брига на удачливый фрегат вроде «Палласа». По давней традиции, любой капитан, переходящий на другое судно, непременно брал с собой рулевого и преданных ему людей. А дай капитанам волю, они сманивали бы за собой всю команду.
– Могу предоставить вам судового священника, – произнес комендант, бередя и без того больную рану в душе Джека.
– А что, капеллан может работать на палубе, брать рифы и стоять на руле? – отозвался Обри, решив не показывать вида, что раздосадован. – Если нет, то я, пожалуй, откажусь от его услуг.
– Тогда всего хорошего, мистер Обри. Пополудни я пришлю вам распоряжения.
– Всего хорошего, сэр. Надеюсь, миссис Харт дома. Я должен выразить ей мое почтение и поздравить ее. И непременно поблагодарить за то наслаждение, которое она доставила нам вчера вечером.
– Так вы были в резиденции губернатора? – спросил капитан Харт, хотя прекрасно знал об этом, строя козни с якобы запоздавшим приказом. – Если бы вы не интересовались кошачьими концертами, то, возможно, находились бы на борту собственного брига, как и подобает моряку. Пусть разразит меня Господь, но разве это дело, когда молодой офицер предпочитает итальянских скрипачей и евнухов шканцам своего первого корабля?
Джек пересекал патио, спеша к миссис Харт. Солнце, казалось, светило не так ярко, но припекало все сильней. Он взбежал по ступеням, ощущая непривычную, но приятную тяжесть на левом плече. У комендантши он повстречал незнакомого лейтенанта и надутого мичмана, которого видел вчера: в Магоне было заведено наносить утренний визит миссис Харт. Она, очень нарядная, сидела за арфой, но, когда вошел Джек Обри, оставила инструмент, протянула ему обе руки и воскликнула:
– Капитан Обри, как я рада видеть вас! Тысячу поздравлений. Входите же, мы непременно должны спрыснуть вашу капитанскую «швабру». Мистер Паркер, прошу вас, позвоните в колокольчик.
– Желаю вам удачи, сэр, – произнес лейтенант, созерцая эполет, о котором сам так мечтал.
Отиравшийся тут же мичман не знал, смеет ли он раскрывать рот в присутствии столь блестящего
