краской.
Случайный выстрел угодил в цель: Софи побывала в адмиральской библиотеке, где изучала списки личного состава флота, морские мемуары, «Словарь моряка» Фалконера, «Военно-морскую хронику». Адмирал, тихо подошедший к ней сзади в стоптанных домашних туфлях, произнес:
— Это у вас «Военно-морская хроника», не правда ли? Ха-ха! Тогда вот что вам нужно, — сказал старик, доставая том за 1801 год. — Правда, мисс Ди уже побывала здесь, значительно вас опередив. Она заставила меня объяснить, для чего перед боем занимают положение с наветренной стороны и какая разница между шебекой и бригом. Тут есть статейка о сражении, но автор не знал, о чем писать, поэтому напустил туману на оснастку, которая имеет особое значение для шебеки. Я вам сейчас найду эту заметку.
— Что вы, не надо, — страшно смутилась Софи. — Просто я хотела немного узнать про… — И голос ее замер.
Знакомство продолжалось, но не продвигалось в желательном для миссис Уильямс направлении. Капитан Обри не мог быть более дружелюбным, он и так был, пожалуй, чересчур дружелюбен. Не было ни говорящих взглядов, которые ей так хотелось увидеть, ни томной бледности лиц, ни сколько-нибудь заметных предпочтений. Казалось, он был равно счастлив обществом как Френсис, так и Софи; иногда миссис Уильямс сомневалась, действительно ли он то, что им нужно, и начинала верить ужасным историям о пороках морских офицеров. Разве не странно, что он живет с доктором Мэтьюрином? И еще ее беспокоило пристрастие Дианы к верховой езде.
Насколько она слышала, Диана была куда лучшей наездницей, чем Софи. Миссис Уильямс не могла этому поверить и все-таки страшно жалела, что сделала ей такой подарок. Бедная мать терзалась сомнениями: она была уверена, что Софи тронута ее добротой, но при этом знала, что дочь никогда не станет рассказывать ей о своих чувствах. Она была уверена и в том, что Софи не последует ее советам делать себя более привлекательной в глазах джентльменов — старшая дочь ни за что не станет прихорашиваться или хотя бы подкрашивать губы, прежде чем войти к гостям.
Если бы миссис Уильямс увидела Диану и Софи со сворой охотничьих собак молодого мистера Эдварда Сэвила, то она расстроилась бы еще больше. Софи, кстати, вовсе не любила охоту: ей нравилось скакать галопом, но она находила скучным ожидание и страшно жалела бедную лисицу. Ее кобылка была резвой, но недостаточно выносливой, в то время как сильный, с обрезанным хвостом мерин Дианы имел крутой, как своды собора, круп и неутомимое сердце. Весившую пятьдесят с небольшим килограммов Диану он мог возить с утра до позднего вечера, а за убийством лисы наблюдал с живым интересом.
Охота началась в половине одиннадцатого утра, а теперь солнце клонилось к горизонту. Охотники добыли двух лисиц, но третья, матерая самка, затеяла с ними старую, хитрую игру, заведя преследователей за Плимтоном в буераки с влажной пашней, двойными изгородями для крупного рогатого скота и широкими канавами. Она оторвалась от загонщиков всего на одно поле, но успела выдохнуться и направлялась к ей одной известной дренажной трубе. У последнего препятствия Джека осенило, и он поскакал направо, срезав угол, в результате чего они с Софи оказались к своре ближе всех. Но впереди была крутая насыпь, высокая изгородь, лужа грязи перед ней и наполненная водой широкая канава сзади. Софи печально посмотрела на препятствие, направила к нему свою усталую лошадь, не испытывая никакого желания преодолеть его, и почувствовала благодарность к кобылке, когда та наотрез отказалась прыгать. И всадница и лошадь вконец выбились из сил; кроме того, девушке не хотелось наблюдать, как лису рвут в клочья. Гончие снова напали на след; послышался торжествующий, победный голос старой суки, возглавлявшей погоню.
— Ворота, ворота! — закричал Джек, круто повернув лошадь и поскакав легким галопом по направлению к углу поля. Он отворил их наполовину, они провисли и распахнулись влево. Тут к ним подъехал Стивен. Джек услышал, как Софи сказала:
— Мне хочется домой, прошу вас, вернемся, дорогу я знаю превосходно.
Заметив, наконец, жалобное выражение ее лица, Джек забыл об ускользающей добыче. Он сменил свирепую мину на задушевную улыбку и произнес:
— Пожалуй, я тоже вернусь. Хватит с нас на сегодня.
— Я провожу мисс Уильямс домой, — заявил Стивен.
— Нет, нет, не надо, — отвечала Софи со слезами на глазах. — Не надо, прошу вас, я совершенно…
Ее перебил частый цокот копыт, и на поле появилась Диана. Всем своим существом она была нацелена на препятствие и то, что за ним находится, но приметила, что кто-то толчется в воротах. Молодая женщина держалась в седле так легко, словно успела проездить не больше получаса. Слившись с конем, Диана направила его прямо на изгородь, изготовила к прыжку и с треском, подняв фонтаны грязи, перемахнула через препятствие. Ее фигура, высоко поднятая голова, сдержанная радость, уверенная суровость порыва — такой великолепной картины ни Джек, ни Стивен прежде не видели никогда. Она не обращала на них ни малейшего внимания и при этом была удивительно хороша. Случись миссис Уильямс увидеть, с какими лицами мужчины наблюдали за полетом ее резвой племянницы, она бы надолго лишилась сна и покоя. Но сейчас миссис Уильямс с нетерпением ждала бала. Она готовилась к нему почти так же тщательно, как Джек Обри: все поместье Мейпс Корт было битком набито газом, муслином и тафтой. Голова ее была полна всяческих планов; один из них заключался в том, чтобы на эти дни услать Диану куда-нибудь с глаз долой. У старой матроны не было определенных подозрений, но она нюхом чуяла опасность и с помощью полудюжины посредников и такого же количества писем сумела отыскать сумасшедшего кузена, оставленного семьей без присмотра. Но отказаться от условий приглашения, произнесенного и принятого прилюдно, было нельзя, поэтому было оговорено, что утром четырнадцатого февраля один из гостей капитана Обри сопроводит Диану в Чампфлауэр.
— Тебя ждет доктор Мэтьюрин, Ди, — сообщила кузине Сесилия. — Он выгуливает свою лошадь, облачившись в новый сюртук цвета бутылочного стекла с черным воротником и новый парик, с ленточкой. Наверное, затем-то он и ездил в Лондон. Ты одержала еще одну победу, Ди. Обычно он такой страшный и небритый.
— Перестань высовывать нос из-за гардины, точно какая-нибудь служанка, Сисси. И одолжи мне твою шляпку, хорошо?
— А теперь он просто великолепен, — гнула свое Сесилия, по-прежнему глядя в окно, отогнув газовую занавеску. — На нем еще и жилет в горошек. Помнишь, как он вышел к обеду в ковровых шлепанцах? Если бы он следил за собой, то был бы почти красив.
— Тоже мне победа, — вмешалась миссис Уильямс. — Судовой лекарь без гроша за душой, чей-то бастард и к тому же папист в придачу. Фу на тебя, Сисси. Как можно говорить такие вещи!
— Доброе утро, Мэтьюрин, — сказала Диана, спустившись вниз. — Надеюсь, я не заставила себя долго ждать. Какая у тебя славная лошадка, клянусь, эта красотка не здешней породы! Ты, наверно, откуда-то привез ее?
— Доброе утро, Вильерс. Ты опаздываешь. И опаздываешь намного.
— Это единственная привилегия женщины. Ты не догадываешься, что я женщина, Мэтьюрин?
— Я вынужден это предположить, поскольку ты не ощущаешь движения времени и не желаешь при этом смотреть на часы. Хотя я не могу понять, почему пустяковый вопрос о половой принадлежности может заставить мыслящее существо, причем такое умное, как ты, тратить понапрасну половину этого прекрасного солнечного утра. Дай я помогу тебе сесть на лошадь. Половые отноше…
— Молчи, Мэтьюрин. Здесь нельзя произносить таких слов. Мы и без того достаточно плохо вели себя вчера.
— Вчера? Ах да. Но я не первый, кто произнес, что ум — это неожиданное совокупление идей. Напротив. Это общеизвестная истина.
— С точки зрения моей тетушки, ты первый мужчина, который осмелился изречь такой срам на публике.
Они вдвоем поднимались по Хеберден Даун. Стояло тихое солнечное утро с небольшим морозцем; свежий воздух мешался с запахом конского пота, слышалось поскрипывание сбруи и фырканье лошадей.
— Женщины, как таковые, меня нисколько не интересуют, — заявил Стивен. — Только отдельные представительницы этого пола. И еще — Полкари, — добавил он, кивнув в сторону долины. — Там-то я и
