ветром?
— Нет… Да, сэр, скорее даже заштилел. Хотя читать я могу довольно сносно, если напечатано крупно. Вот вахтенное расписание могу разобрать.
— Ладно. Впрочем, когда мы выйдем в море, я тебя научу: не великое это дело — глянь на идиотов, круглыми днями марающих бумагу. Но на суше это полезно. Ну на лошади-то ты умеешь ездить?
— На лошади ездил, сэр. Раза три или четыре, когда бывал на берегу.
— Прекрасно. Будь любезен сходить — сбегать — на Парагон и дай знать мисс Уильямс, что если у нее будет возможность заглянуть в Лэндсдаун-креснт, она бесконечно меня обяжет. Потом в «Голову сарацина» — передай мой привет мистеру Пуллингсу, и скажи, что я буду рад видеть его как можно скорее.
— Парагон, сэр, и «Голова сарацина». Прибыть в Лэндсдаун-креснт немедленно.
— Отправляйся, Бонден. Нельзя терять ни минуты.
Хлопнула парадная дверь, раздались шаги, удаляясь влево от дома, и долгая, долгая пауза. В саду с другой стороны улицы поет соловей, вдохновленный приближением весны; унылый голос срезальщика мозолей, монотонно тянущий: «Сделаю, если захотите, сделаю, если захотите», — приблизился, потом замер вдали. Размышления об этиологии мозолей, о желчной протоке миссис Уильямс. Снова хлопает парадная дверь, эхом отдаваясь в пустом доме — Кейты со всеми слугами (за исключением одной старухи) ушли — шаги на лестнице, бесконечный веселый щебет. Стивен нахмурился. Дверь открылась, вошли София и Сесилия, Бонден у них за спиной, подмигивает и разводит руками.
— Боже, доктор Мэтьюрин, — воскликнула Сесилия, — вы в кровати! Вот это да! Наконец-то я оказалась в спальне у джентльмена. То есть, я не то имела в виду… ну, как вы? Полагаю, вы только что из купальни, и весь в поту. Ах, ну как вы себя чувствуете? Мы только вышли, а тут Бонден, и я тут же сказала: «Надо спросить, как он: мы же его со вторника не видели!» Мама совершенно…
Громоподобный стук внизу. Бонден исчезает. Могучие, выработанные морем голоса на лестнице. Гулкая ремарка про «ту штучку с паклей на голове», которую можно было отнести только на счет Сесилии с ее тщательно начесанными желтыми волосами, — и появляется мистер Пуллингс, высокий, миловидный, подвижный юноша, соратник Джека Обри, если, конечно, можно говорить о соратниках в применении к капитану-неудачнику.
— Вы, надеюсь, знакомы с офицером флота мистером Пуллингсом? — сказал Стивен.
Разумеется, они знали его — он дважды посетил Мелбери-лодж, Сесилия танцевала с ним.
— Как весело! — воскликнула она, глядя на него с нескрываемым удовольствием. — Я так люблю балы!
— Ваша матушка говорила так же, что у вас прекрасный вкус, — сказал Стивен. — Мистер Пуллингс, будьте любезны показать мисс Сесилии нового Тициана леди Кейт: он в галерее, как и огромное количество других картин. Да, Пуллингс, там есть батальная сцена: «Славное Первое июня», вы разъясните все, до мельчайших деталей, — крикнул он им вслед.
— Софи, дорогая, теперь быстро: берите перо и бумагу. Пишите:
— Ха-ха, и что он на это скажет?
— «Сюрприз»! — вот что он сказал, и таким голосом, что в фасаде Грейпса задрожали стекла, а миссис Броуд уронила в баре стакан.
— У капитана сюрприз, — сказала она, уныло озирая осколки.
— Надеюсь, приятный, — произнесла Нэнси, подбирая их. — Такой милый джентльмен.
Уставший с дороги Пуллингс, рассеянно глядевший в окно, пока Джек читал письмо, обернулся, услышав крик.
— «Сюрприз»! Бог мой, Пуллингс, ты знаешь, что сделал доктор? Он нашел нам корабль — «Сюрприз», идущий в Ост-Индию, прибыть немедленно. Киллик! Киллик! Мой рундук, чемодан, саквояж, и бегом за билетом: внутренние места на плимутский почтовый.
— Вы не можете ехать дилижансом, сэр, — заявил Киллик, — да и каретой тоже, пока эти бездельники пасут все побережье. Я найму катафалк: замечательный катафалк-четверку.
— «Сюрприз»! — снова закричал Джек. — Моя нога не вступала на него с тех пор, как я был мичманом.
Он явственно возник у него перед глазами, стоящий на якоре в кабельтове от берега в залитой солнцем Английской гавани: аккуратный, красивый двадцативосьми пушечник, французской постройки с округлым носом и прекрасными обводами, остойчивый, способный ходить круто к ветру и мореходный в умелых руках, сухой, просторный… Он служил на нем при строгом капитане и еще более строгом первом лейтенанте: немало часов отсидел на грот-марсе — прочел там большинство из своих книг, вырезал свои инициалы на эзельгофте… Интересно, они еще различимы?
Корабль был стар, если по правде, и нуждался в уходе, но какой корабль… Он прогнал из головы неуместную мысль, что в Индийском океане не найти подходящих призов — все давно вычистили — и сказал:
— Круто к ветру мы сделаем «Агамемнон», идущий под гротом и марселями… Мне наверняка потребуются один-два офицера. Пойдете со мной, Пуллингс?
— Я… — изумился он. — Конечно, сэр.
— Миссис Пуллингс возражать не станет, а?
— Миссис Пуллингс зальется слезами, скажу я вам, но потом успокоится. А еще скажу, что она будет радоваться, встречая меня из плавания, радоваться, может, сильнее, чем сейчас. Достали меня все эти кастрюли и метлы. Жизнь женатого человека, сэр, это не то что жизнь на корабле.
— Неужели, Пуллингс? — задумчиво глядя на него сказал Джек.
Стивен продолжал диктовать:
Поторопитесь, Софи. Живее, ну… Вы никогда не заработаете на себе на жизнь, будучи писцом. Не знаете, как пишется «гипербола»? Ну, готово, наконец, бога ради? Покажите.
— Ни за что, — вскричала София, складывая письмо.
— Не сомневаюсь, вы написали больше, чем я надиктовал, — прищурившись, сказал Стивен. — Как вы покраснели! Так вы пойдете на встречу?
— Уолмер-кросс, третьего, в четыре утра. Стивен, я буду там. Вылезу из окна и переберусь через садовую ограду: подберете меня на углу.
— Отлично. Но почему бы не воспользоваться парадной дверью, как подобает христианину? И как вы вернетесь назад? Вы будете безнадежно скомпрометированы, если кто-то заметит вас, разгуливающей по Бату на рассвете.
— Так даже и лучше, — ответила Софи. — Если у меня не останется никакой репутации, меня придется только поскорее выдать замуж. И как я раньше об этом не подумала? О, Стивен, какая превосходная идея.
