громады их парусов были единственными белыми пятнами на глубокой синеве. Они шли, не тронув парусов (разве только чтоб подтянуть шкоты), с заката до утренней вахты, и всю ночь коммодор не сводил глаз с сияющих на бархатно-черном небе звезд, проверяя свое место снова и снова при действенной помощи Ричардсона и формальной — штурмана, мистера Бьючана. Каждые склянки бросали лаг, и постоянно Джек посылал людей вниз за показаниями барометра и хронометра. В две склянки коммодор дал приказ убавить паруса, этот же приказ цветными фонарями и сигнальной пушкой с подветренного борта передали на эскадру.
Рассвет застал его все еще на палубе, желтого, небритого и еще более замкнутого, чем Стивен обычно привык его видеть. Реюньон лежал, ясно видимый, слева по носу, и сонные армейцы, толпясь на форкасле, рассматривали его в подзорные трубы. Несколько голосов раздалось, сообщая, что на рифах нет прибоя, лишь небольшая белая полоса.
— Они вряд ли будут такими довольными через двенадцать часов, — тихо заметил Стивену Джек в ответ на вопросительный взгляд. — Барометр падал всю ночь, но, возможно, мы успеем подойти до того, как задует.
Разговаривая, он стащил мундир и рубашку, затем, отдавая приказания вахтенному офицеру Троллопу, скинул бриджи, и вскочив на релинг, бросился в воду вниз головой. Он вынырнул, отфыркиваясь, проплыл вдоль линии лодок, которых каждый фрегат вел за собой на буксире, а затем выбрался на палубу, и, капая водой на доски настила, ушел вниз. Команда «Боадицеи» к этому зрелищу привыкла, а вот «красномундирники» были потрясены, посчитав это признаком легкомыслия.
Внизу, избавившись от постоянных «доброе утро» справа и слева, он немедленно улегся спать, и, едва уложив свои длинные волосы на подушке, провалился в сон. Спал он спокойно, несмотря на топанье по палубе наверху полка солдат, смешивавшееся с обычным корабельным шумом. Разбудило его лишь позвякивание чайной ложечки, сообщившее, что кофе готов. Он вскочил, глянул на барометр, покачал головой, погрузил физиономию в тепловатую воду, побрился, проглотил обильный завтрак, и появился на палубе свежий, розовый и помолодевший на десять лет.
Эскадра шла вдоль берега прямо за рифом, на который мягко набегала волна, три линии бурунов были вполне преодолимы хорошо управляемой лодкой.
— Право слово, коммодор, погода, похоже, с нами заодно, — подал голос полковник Китинг, а затем, возвысив голос и взмахнув шляпой, обратился к молодой женщине, собиравшей моллюсков на рифе:
— Бонжур, мадемуазель!
Женщина, которую уже поприветствовали с трех, идущих впереди фрегатов, повернулась спиной, а полковник продолжил:
— Сколько она продержится, как вы думаете?
— Сколько-то может продлиться. Но потом опять может задуть. Мы должны действовать энергично. Вы не будете возражать против очень раннего обеда, одновременно с командой?
— Ничуть, сэр. Буду рад. Я переполнен энергией уже сейчас.
«Переполнен энергией, возможно, но и нервничает, — отметил про себя Джек, впрочем, он нервничал тоже. Китинг уселся за обед, напоказ демонстрируя спокойствие, однако ему немного удавалось проталкивать себе в пищевод. Ни он, ни Джек никогда не руководили операцией такого значения, и во время ожидания они оба едва справлялись с грузом свалившейся на них огромной ответственности. Действовало это на них, правда, по-разному: если Китинг ел очень мало и много говорил, то Джек уговорил изрядную часть утки и сопроводил ее пудингом с изюмом. При этом он задумчиво посматривал через кормовое окно на проплывающий ландшафт: иззубренную линию гор вдали, ближе расстилались обработанные земли, случайный дом, лес, плантации, деревушка, несколько повозок, плетущихся на фоне зелени. Обед не был долгим, в начале его прервал доклад о двух парусах на востоке-юго-востоке (позже выяснилось, что это подошли два наиболее быстроходных транспорта — «Кайт» и «Гропер»), а закончился он с появлением впереди маленького городка Сен-Мари еще до того, как Джек завершил свою первую атаку на пудинг.
Риф здесь отклонялся к побережью, и эскадра повернула по его ходу, приведясь к ветру по сигналу коммодора. В городке началась суматоха, люди метались по улицам во всех направлениях, кричали так, что было слышно на фрегатах, тыкали пальцами в приближающуюся эскадру, грузились тележки, в окнах поднимались жалюзи. Жителям было отчего кричать — на якорной стоянке, там, где потоком пресной воды в стене кораллов промыло проход, на расстоянии прямого орудийного выстрела встали пять кораблей, бортом к городку, орудийные порты открыты и жерла пушек смотрят на Сен-Мари. И, мало того, бесчисленные лодки с солдатами выгребали к берегу с несомненным намерением высадиться, захватить, сжечь и разорить городок. Милиционные части разворачивались на пляже тонкой линией, но они, казалось, не знали, что делать, ибо любой человек, имевший в своем распоряжении лошадь, давно ускакал в Сен- Дени, дабы поднять тревогу и умолять военных о немедленной подмоге.
— Все идет прекрасно, — объявил чуть позже полковник Китинг, разглядывая в трубу авангард этой подмоги. Полевая артиллерия переправляется через реку, и вернуть ее назад потребует чертову уйму времени. Лошадей они уже фактически загнали, а гляньте на ту пехотную колонну, идущую быстрым шагом! Да их скоро с места не сдвинуть будет!
— Точно, — отозвался Джек, — просто замечательно. Но ум его пребывал все-таки больше в море, чем на суше, и он видел, что прибой усиливается. Все более внушительные валы, возможно вызванные шквалом далеко на востоке, шли в проход. Он глянул на часы, и, хотя по плану еще оставалось сорок минут до назначенного времени, приказал:
— Сигнал — «Сириусу» сниматься.
«Сириус» тяжело увалился под ветер, паруса его наполнились, и он двинулся к Гран-Чалоп, имея на борту тысячу человек с гаубицами. Его место в строю тут же заняли «Кайт», «Гропер» и еще два транспорта, усилив беспокойство на берегу.
При планировании невозможно было назначить точный интервал между двумя высадками, ибо все зависело от времени, нужного «Сириусу», чтобы миновать Сен-Дени и достичь назначенного места, но была надежда, что ему хватит пары часов. С ослабевшим бризом, однако, очевидно, что требовалось не менее трех — и все это время прибой все нарастал. Ожидание было томительным, и стало бы еще томительнее, если бы вновь прибывшие части французов не втащили полевые пушки на очень удобный холм за береговым постом и не открыли огонь. Они швырялись не более, чем четырехфунтовыми ядрами, но с потрясающей точностью. Следующий после пристрелочного выстрел прошел так близко от головы Китинга, что он с негодованием воскликнул:
— Вы видели, сэр!? Это точно не шальное ядро! Чертовы ублюдки! Видимо, догадались, что я командир.
— А вы не стреляете во вражеских командиров у себя в армии, полковник?
— Конечно, нет, сэр! Никогда, разве что в рукопашной. Будь я на берегу, я бы немедленно послал к ним ординарца. Ну вот, опять. Что за неподобающее поведение!? Якобинцы, что с них взять!
— Ну, я думаю, мы положим этому конец. Вызовите канонира. Мистер Веббер, можете обстрелять полевую артиллерию — каждым плутонгом по очереди. Но вы должны сами лично наводить каждое орудие, «дабы не повредить гражданскую или церковную собственность». Врежьте им как следует, поверх городка.
Под грохот тяжелых орудий, открывших неторопливый, но точный огонь, окутывая палубу пьянящим пороховым дымом, напряжение спало. Солдаты радостными воплями приветствовали удачи мистера Веббера, посылавшего восемнадцатифунтовые ядра прыгать на бугре среди французов, и просто взревели, когда он прямым попаданием разнес орудийный передок, и одно колесо взлетело высоко в воздух, кувыркаясь, словно пенни при игре в орла и решку. Но столь неравная борьба не могла длиться долго, и вскоре французские пушки были приведены к молчанию. А вот прибой все нарастал, вздымая белую пену высоко над рифами, и посылая сквозь щель в их стене тяжелые валы обрушиваться на пляж.
Сразу после затишья ветер усилился, с признаками, что к ночи нагрянет непогода, и, наконец, Джек произнес:
— «Сириус» должен уже быть в Гран Чалоп. Я думаю, мы можем двигаться.
Движение скоро привело их к другому проходу, промытому в рифах пресной водой, затем на другую якорную стоянку, где все еще было тихо, у устья Ривьер де Плюи.
