своем любимом месте – внутреннем дворике замка под названием Клойстер-грин. Дворик этот мало посещался придворными, поскольку те отлично знали, что туда выходят окна королевского кабинета и опасались проницательного взгляда Генриха VIII. Кит же и Дини считали, что игра стоит свеч – пусть уж за ними наблюдает король, а не вся придворная рать.
Дини поправила раздуваемую ветром юбку из темно-синего бархата и уселась на траву. Низкий четырехугольный вырез, позволял видеть точеную шейку девушки. Она покрутилась, усаживаясь поудобнее, чтобы ребра корсета не так впивались в тело. Но, увы, это помогло мало. Королева могла появиться каждую минуту, и Дини, как одна из придворных дам, должна была находиться во всеоружии. Она попыталась пальцем почесать голову под круглым французским шиньоном, украшенным крупным жемчугом, но и здесь у нее ничего не вышло.
Собственные волосы Дини, слишком коротко подстриженные, уже вызвали вполне объяснимое любопытство со стороны Сесилии Гаррисон и мистрис Мери Дуглас. Обе дамы полагали, что Дини какое-то время провела в монастыре, поскольку тогда сестры и послушницы подстригались столь коротко. Большинство же дам вообще никогда не стриглись, и волосы спускались ниже талии, стоило их обладательнице снять причудливый головной убор.
Кит и здесь пришел на помощь Дини, разом прекратив сплетни. Он с сочувствием в голосе пространно рассказывал всем и каждому, как страдала его несчастная кузина, когда у нее после болезни стали выпадать волосы. После этих рассказов не только дамы, но и некоторые джентльмены стали испытывать сочувствие к несчастной девушке, перенесшей ужасную болезнь – воспаление мозга.
Кристофер устроился рядом с девушкой, помог ей чуточку ослабить шнуровку и принялся с отсутствующим видом пожевывать травинку. Вместо того чтобы сосредоточиться на его советах, дабы не допустить какого-нибудь промаха в процессе предстоящей встречи королевы, Дини занялась наблюдением. Ей было очевидно, что Кит занят своими проблемами и в данный момент его мысли далеко от маленького дворика и от нее. Впрочем, девушка даже не пыталась сделать вид, что его невнимание ее рассердило. Она предпочитала смотреть, как солнце искрилось в его волосах, и представлять себе, как похорошеет его лицо, когда его озарит улыбка.
Дини оглядела костюм Кита из темно-серого бархата – как всегда, очень простой. Его украшали лишь белоснежный кружевной воротник и батистовая рубашка, которую можно заметить сквозь прорези в рукавах камзола. По-прежнему на боку герцога висел меч в черных эмалевых ножнах. Тонкие темно-серые панталоны подчеркивали силу и красоту мускулистых ног.
Опершись на локоть, Кит извлек соломинку изо рта.
Он разжевал травинку так, что ее кончик превратился в крохотную плоскую метелку. Это живо напомнило Дини о сигаретах. Она даже сглотнула – до того вдруг захотелось покурить. Вот уже в течение недели ее организм не получал даже крохотной порции никотина.
– Так о чем ты спрашивала? – произнес Кит деланно-равнодушным голосом, в котором, однако, скрывалась усмешка.
– Я? Спрашивала?
Он кивнул и точным движением сбил щелчком катышек грязи, приставший к подолу ее юбки. Вообще-то молодые люди редко касались друг друга, за исключением случаев, когда того требовали придворные правила. Когда, скажем, кавалер должен был предложить даме руку или помочь усесться. Иногда они похлопывали друг друга по руке или по плечу, выражая таким образом одобрение удачно сказанному словцу. Единственным исключением являлся поцелуй в лоб, который Кит позволил себе по отношению к Дини, оставив на мгновение свою сдержанность. Тем не менее между ними возникла определенная напряженность. Это напоминало слежку, которую ведут друг за другом две противоборствующие стороны, занятые политической борьбой. Они отслеживали, казалось, каждый шаг друг друга и находились в состоянии постоянной тревожной неопределенности. Стоило, к примеру, Киту войти в комнату, как Дини уже знала об этом, даже не взглянув в его сторону. Когда Дини вместе с другими дамами уходила на женскую половину дворца, Кит, что называется, кожей чувствовал ее отсутствие.
Дини прикрыла глаза и попыталась вспомнить, в самом ли деле она что-то спросила. Ее настолько поглотило созерцание лица Кита, от которого никогда не уставала, что она вполне могла кое-что и позабыть. Девушка прикрыла глаза и пропустила самое интересное – зрелище того, как словно по мановению волшебной палочки черты лица Кита разгладились и на нем проступила нежность. Теперь пришла его очередь изучать лицо Дини. Он смотрел, и, казалось, впитывал в себя и запоминал каждую ее черточку – голубоватые вены, просвечивавшие сквозь тонкую кожу век, крохотные веснушки на изящном носике. Он думал о том, каким чудесным золотистым светом загораются ее карие глаза, когда он рассказывает ей что-нибудь занимательное из жизни двора.
Ее слишком легко обидеть, эту хрупкую женщину, оказавшуюся вдали от всего, к чему она привыкла и чем жила, в очередной раз подумал он. Впервые за десять лет, проведенных им при дворе, у него появилось необоримое желание защищать другое человеческое существо. Это появилось в нем раньше, чем возникло чувство привязанности к этой женщине. А ведь его долг – лояльность по отношению к королю и тем людям, которые населяли манор рода Гамильтонов. Долгое время он только этим и ограничивался.
С Дини все складывалось по-другому. Все, что было связано с нею, воспринималось с восторгом. Загадка, заключенная в этой женщине, усиливала ее обаяние.
Вполне вероятно, впрочем, что она доверяла ему по одной лишь причине – он знал о ней то, чего не ведал никто другой; знал, что она каким-то фантастическим образом перенеслась из Англии XX века в Англию 1540 года, а значит – к нему.
Из этого следовало, что она нуждалась в его защите. Хотя бы самой примитивной – физической. От многих и многих опасностей, которые возникают практически ежеминутно, когда человек живет при королевском дворе в средние века. Дини следовало защищать от элементарных проявлений ревности и зависти, столь распространенных при дворе, равно как и от прямого насилия какого-нибудь могущественного вельможи, которому ничего не стоило растоптать человеческую жизнь из-за пустой прихоти.
Она сидела рядом с ним, по-прежнему не открывая глаз и не чувствуя опасности, сгущавшейся над ее головкой. Она не подозревала и о том, что Кит внимательно ее изучает. Неожиданно для себя он решил, что любит эту женщину. Эта мысль настолько его поразила, что пересохло в горле.
«Я люблю ее», – повторил он про себя.
Однако прежде чем мужчина успел привести в порядок взбунтовавшиеся чувства и надеть на лицо привычную маску сдержанности, Дини открыла глаза.
– Вспомнила! Мне хотелось узнать, по какой причине король награждает Кромвеля графским титулом, хотя всякому ясно, что он его терпеть не может.
Кит замигал, как будто неожиданно попал из темной комнаты на яркий свет. Потом он перекатился на спину и закрыл глаза. Чтобы защитить их от солнца. И от Дини…
Прежде чем ответить, он помолчал некоторое время. Дини между тем заметила несвойственное Киту смущенное выражение лица. Герцог, который, казалось, знал всех и вся, выглядел теперь как маленький мальчик, потерявшийся на людной ярмарке.
Через минуту, правда, он снова овладел собой и уверенно встретил вопрошающий взгляд Дини.
– Полагаю, король сделал Кромвеля графом, чтобы его падение – а оно последует, помяни мое слово, – оказалось еще более уничтожающим. Чем больших высот достигает человек, тем ему больнее падать.
– Вы хотите сказать, – уточнила Дини, – что король возносит Кромвеля с единственной целью – низвергнуть его?
Кит утвердительно кивнул, а Дини присвистнула сквозь сжатые зубы. Герцог лишний раз подивился ее реакции и улыбнулся, хотя при этом спросил сам себя: не грозит ли ему самому точно такое же падение, которое он напророчил незадачливому графу Эссексу.
Придворные дамы и кавалеры выстроились шпалерами вдоль стен Большого зала. За ним, в отдельной пристройке, где располагалась кухня, сложенная из массивного камня и состоявшая помимо собственно кухни из кладовой, комнаты для хранения вяленой рыбы, каморки для хранения специй, сбивальной для масла и других помещений, царил идеальный порядок. Сотни слуг стояли шеренгами в полном молчании. Идеальными шеренгами были расставлены по полкам чистые горшки, котлы и поварешки. И люди, и кухонная утварь – все ожидали высочайшей инспекции с приличествующим случаю трепетом. Разумеется, усыпанная драгоценностями туфелька королевы вряд ли ступила бы за пределы Большого зала, но, несмотря на это, все было подготовлено к осмотру на диво тщательно.
Король Генрих держался на почтительном расстоянии от Анны Клевской. Расстояние было даже больше, чем того требовал этикет, хотя лицо короля не отражало обуревавших его чувств. Генрих всегда гордился своими способностями исполнять долг государя с достоинством и даже некоторой элегантностью. Однако когда Генрих смотрел в сторону жены – а он старался делать это как можно реже, – он поджимал губы, дергая подбородком, от чего шевелилась борода; так ведет себя человек, которого обуревает безудержная тошнота.
Дини присела в низком поклоне, которому ее обучила придворная дама по имени Кэтрин Говард – пухлая молоденькая хохотушка с внешностью нерадивой школьницы. Дини поразилась, узнав, что эта резвушка приходится племянницей Томасу Говарду – суровому старцу, который оказался поблизости от лабиринта в тот самый вечер, когда она встретилась с Китом. Казалось, между цветущей девушкой и грозным стариком, который всякий раз, проходя мимо Дини, хмыканьем выражал ей свое неодобрение, не
