сбродом, часами ожидающим выхода короля.
– Мне не терпелось сообщить вам добрую весть, ваше величество, – заявил Кромвель с уверенностью в голосе, которой не было в его душе. Интересно, много ли известно королю? Что-то было во взгляде повелителя, что заставило Кромвеля затрепетать. Тем не менее он продолжал: – Все епископы, ваше величество, – Винчестерский, Дэрхэмский и Йоркский – пришли к выводу, что повод для признания брака недействительным воистину существует. Таким образом, Господь Бог отнюдь не считает ваш брак благословенным, а значит, король может считать себя свободным и направить свои усилия на поиски жены, более соответствующей его вкусам.
Однако вместо благодарности и дружеских хлопков по спине Кромвель не услышал от короля ни слова.
– Вечером мы отправляемся в Хемптон, – неожиданно заявил король, обращаясь скорее к Саффолку, но при этом не сводя глаз с Кромвеля.
– В Хемптон, ваше величество? – В голосе Кромвеля звучало крайнее удивление. – Но мы только вчера покинули Хемптон!
– Прелестно, Эссекс, – произнес король со скрытой угрозой в голосе. – Как видно, странствия не отразились на ваших умственных способностях. Да, вчера мы уехали из Хемптона, а сегодня вечером возвращаемся!
Кромвель сжал губы в узкую щель, но отвесил королю учтивый поклон:
– Очень хорошо, ваше величество. Я отдам приказ всем вашим слугам…
– Ничего подобного, – сказал Генрих, продолжая стоять без движения, словно памятник самому себе. – Мы избавляем вас от хлопот, связанных с переездом.
Полагаю, герцог Норфолк отлично справится со всеми приготовлениями.
– Норфолк? Но, государь, такого рода поручения вы обычно давали мне. – Кромвель перевел дух. – Норфолк ничего в этом не понимает.
– Наоборот, уверен, что Норфолк отлично во всем разберется. – Король говорил негромко, но непреклонно.
Рука Кромвеля под черным плащом сжалась в кулак. Огромный рубин, украшавший указательный палец графа, врезался ему в плоть, но он даже не почувствовал боли.
– Ваше величество, – Кромвель отвесил низкий поклон и, пятясь, двинулся из комнаты, чувствуя на себе испепеляющие взгляды Генриха и Саффолка. Но нет! Он не уйдет униженным и побитым, будто пес. – О сир! – Кромвель рывком поднял голову и посмотрел в глаза королю. Потом ухмыльнулся, изобразив на губах улыбку слуги, посвященного во все тайны своего сеньора. Да и в самом деле, в былые времена ему приходилось выслушивать самые интимные признания своего господина. – А как поживает мистрис Дини? Тешит ли она еще ваши августейшие чувства?
Король хранил молчание, поэтому отвечать пришлось Саффолку.
– Значит, вы не знаете, что произошло? Вчера вечером я отвез мистрис Дини в Хемптон-Корт, чтобы она имела возможность ухаживать за своим кузеном.
– За Гамильтоном? – Кромвелю не удалось скрыть фальши в на диво разыгранном удивлении. – Разве герцог не в Ричмонде? Я и понятия не имел, что он болен.
– Болен? А кто тебе сказал, что он болен, Эссекс? – Саффолк спрятал руки за спину, поскольку у него было большое искушение схватить Кромвеля за жирный загривок.
Глаза Кромвеля забегали, но тем не менее он заговорил:
– Это догадка, Саффолк. Ты же сказал, что мистрис Дини отправилась в Хемптон для того, чтобы за ним ухаживать. Отсюда следует, что герцог занемог.
– Ты свободен, Эссекс, – произнес король без привычной теплоты в голосе.
Эссекс выскочил из королевских покоев белый от гнева. Он ненавидел всех сразу – своих слуг, Гамильтона, но более всего – женщину по имени Дини Бейли. Так или иначе, он расплатится за свое унижение. Он еще увидит, как покатятся головы. Кое-кому придется очень пожалеть, что он пытался выставить Томаса Кромвеля, графа Эссекса, дураком.
– Мой дурак, мой дурак! – Королева Анна в восторге захлопала в ладоши, когда в комнату ввалился молодой человек. Колокольчики, которые украшали его головной убор с двумя матерчатыми рожками и висели на кончиках туфель, постоянно звенели. Шут перекувырнулся через голову и встал, широко раскинув руки, будто делая цирковой комплимент. Королева засмеялась и наклонилась к Дини, которая тихо сидела у ее ног.
Теперь они находились в личных апартаментах королевы и играли в модную при дворе игру под названием «вращающийся диск», в котором Дини не без труда признала обыкновенную юлу. Впрочем, Дини не могла сосредоточиться на игре – все ее помыслы были в той небольшой комнатенке, где по-прежнему в беспамятстве лежал Кит. Доктор Корнелиус сменил ее у постели больного, пообещав, что будет присматривать за ним лично. Собственно, по этой причине она и волновалась.
– Мой дурак, он есть хороший, так? – Королева предпринимала героические усилия, чтобы развлечь Дини, вернее, хоть немного отвлечь ее от мыслей о Ките.
– Да, ваше величество. – Дини попыталась изобразить на лице улыбку. – Это просто постоянный источник смеха.
Королева подняла свои унылые брови и хихикнула:
– «Источник смеха»? Мне следует заучить эту фразу. Она мне есть нравится. Ха-ха. Источник смеха.
Энгельберт, дворецкий королевы, вкатил в ее покои серебряный поднос на массивных колесах, на котором горкой лежали крохотные пирожные. Королева сразу же взяла несколько штук и жестом предложила Дини угощаться.
– Вы не есть кушать даже крошка целый день, – настаивала она. – Вы съесть немного этих. Мой повар есть делать их специально для меня.
Энгельберт подсунул Дини угощение прямо под нос, так что ей пришлось закрыть глаза – она очень боялась, что ее стошнит.
– Нет, благодарю вас. Они отлично пахнут – похоже на запах жареных пончиков.
– Пон-чи-ков? – Королева явно заинтересовалась. – Что есть пон-чи-ков?
– Ну, это такие небольшие кусочки жареного теста. Я их продавала, когда жила в Нэшвилле.
Энгельберт, судя по всему, заинтересовался рассказом Дини не меньше королевы и слушал ее раскрыв рот.
Только когда Дини потрясла перед его лицом пустым подносом, Энгельберт будто очнулся и удалился, отвесив короткий поклон.
Дворецкий королевы был мужчиной средних лет, с заостренной головой в форме пули, покрытой ненатурально черными волосами. Росточку он был небольшого и к тому же сутулился. Впрочем, несмотря на небольшой рост и вечно склоненную голову, держался он весьма важно, и добиться от него какой-либо услуги можно было, только неоднократно об этом попросив. Его преданность королеве Анне не знала границ. Поскольку Анна проявляла к Дини видимую приязнь и заботу, Энгельберт распространил свои милости и на нее.
– Может быть, вы показать мой повар, как готовить пон-чи-ки, о'кей? – Королева взглянула на Дини с таким неподдельным дружелюбием, что той оставалось только улыбнуться в ответ.
– О'кей, – сказала она, хотя на сердце у нее было тревожно и она с ног падала от усталости.
Шут между тем возился у ног двух дам. Он совершенно разошелся и уже пытался укрыться у Дини под юбкой. При этом он корчил такие уморительные рожицы, что королева пришла в полный восторг и даже Энгельберт ухмыльнулся.
Заметив поощрение со стороны хозяйки, шут стал приставать к Дини еще старательнее. На глазах девушки неожиданно показались слезы: ведь единственное, о чем она мечтала, – это присесть у постели Кита, взять его за руку и никуда больше не уходить. Но вместо этого ей вместе с шутом приходилось развлекать королеву и принимать дурацкие ухаживания.
Между тем шут неожиданно скривился, сделал плаксивое лицо и опустил уголки рта двумя резкими морщинами вниз, самым натуральным образом пародируя внутреннее состояние Дини. Королева от удовольствия захлопала в ладоши и повернулась к Дини, чтобы та тоже приняла общее участие в веселье.
Однако, заметив взгляд Дини, она тут же перестала хлопать.
– Прекратить! – Анна Клевская выразительно посмотрела на шута, тот стушевался, пожал плечами и выкатился прочь.
Дини в течение всей этой сцены молча стояла, сжав кулачки.
– Ты идти назад к свой кузен, – сказала королева. – Ты знать, как отсюда попадать к нему?
Дини некоторое время стояла в недоумении, поскольку не сразу сообразила, о чем говорит Анна. Но поняв, что ее отпускают, ощутила глубочайшую благодарность к королеве. Девушка схватила большую руку ее величества, поднесла к губам и поцеловала.
– Благодарю вас, – прошептала она. Потом встала и, прежде чем покинуть королевские апартаменты, присела перед королевой в низком реверансе. В первый раз она поклонилась от души, а не просто ради этикета.
Дини двинулась к дверям и, уже уходя, снова присела в поклоне. На лице королевы появилась добрая, нежная улыбка, мгновенно преобразившая ее – из простушки и дурнушки Анна превратилась в женщину исключительного обаяния. Да, красивой Анну назвать было нельзя, зато выражение доброжелательности и искренней симпатии во многом искупало недостатки внешности.
Когда длинный шлейф Дини исчез в дверном проеме, королева повернулась к Энгельберту:
– Мистрис Дини – о, она есть хороший повар. – Потом Анна хлопнула в ладоши, снова вызвала своего шута и велела ему продолжать.
Некоторое время глаза Дини привыкали к темноте. Хотя в первый момент она не увидела кровати, но абсолютно точно знала, что Кит здесь, в комнате. Она чувствовала его присутствие.
В коридоре ее встретил доктор с мрачным, изборожденным морщинами лицом. Хотя господин Корнелиус говорил по- английски лучше, чем все прочие люди из свиты Анны, понять его все-таки было непросто.
– Герцогу есть лучше, мистрис, – произнес он со значением. – Из-за бальзама, которым я смазал раны. Но более всего помогли крылья диких пчел. Я их перетер и тоже добавил в мазь. Но как есть такое случилось,
