точеный нос у вашего будущего мужа.
– Да, заметила, – улыбнулась Констанс и пошутила: – И он так мило смотрится на его лице, удачно посаженный между глазами и как раз над ртом.
Гарриет улыбнулась и нежно обняла Констанс.
– Ты не представляешь, дорогая, как мне будет не хватать тебя. Я завидую всем, кто живет в Гастингс-Хаусе.
– До тех пор, пока они не знают, что их ждет, миссис Уайтстоун. – Констанс тоже крепко обняла ее.
– Но, мисс Ллойд, – Мелоди направилась к двери, – как вы попадете в Гастингс-Хаус, если лорд не может сопровождать вас? Кто же будет вас охранять? Боже, столько всяких историй рассказывают, да и я читала о том, как опасны дороги ночью: везде разбойники, убийцы под каждым деревом. Теперь дороги чуть опустели из-за того, что есть поезда. Вы не можете одна ехать!
– Конечно, не могу. И что самое странное во всем этом – это то, что он посылает за мной своего школьного друга. Сейчас скажу… – Она заглянула в письмо. – Вот. Он пишет, что это его самый близкий друг по школе и Оксфорду. Его зовут мистер Джозеф Смит.
– Джозеф Смит? – Мелоди нахмурила лоб, но потом испугалась, что это может привести к морщинам, и тут же расслабилась. – Такое примитивное имя. Не думаю, что он какой-нибудь известный человек, и конечно же, не аристократ. Он, наверное, просто никто.
– Мисс Уайтстоун, вам, оказывается, присущ чудовищный снобизм, – упрекнула дочь Гарриет. – Я должна серьезно поговорить с твоей гувернанткой на сей счет.
Смеясь, все трое покинули комнату и спустились вниз, где их уже ждал чай.
– Чего только мне не приходилось делать ради тебя, Гастингс, – пробормотал Джозеф Смит, отпивая еще глоток виски.
Филип незаметно поднял палец и посмотрел на безукоризненно одетого официанта, который тут же молча поставил графин на красного дерева полированный столик между двумя креслами, обитыми кожей, в которых сидели друзья. Шум Лондона, крики мальчишек – уличных торговцев, грохот повозок едва долетали сюда на тихую Пэл-Мэл и еще меньше за толстые стены и тяжелые портьеры клуба. Тот, кто бывал в Лондоне, знает, что это оплот аристократизма в городе, исключая Мальборо-Хаус принца Уэльского. Разумеется, за Мальборо-Хаусом утвердилась слава самого изысканного дома в Лондоне, а значит, и во всем мире.
Филип надеялся, что однажды он будет гостем в доме его величества принца. Он заметил, как блеснул тот особый знакомый огонек в глазах принца, когда он танцевал с мисс Ллойд. Это означало, что любому, кто окажется связанным с мисс Ллойд, доступ в дом будущего короля Англии будет открыт. Как только девушка станет его женой, он войдет в круг тех, кого принимают в Мальборо-Хаусе. Этот день уже близок. Возможно, Филипу окажут честь, и он тоже станет членом Мальборо-клуба, этой неприступной цитадели королевского наследника, находящейся по соседству с Мальборо-Хаусом.
Филип улыбался своему другу, безнадежному старомодному простаку Джозефу Смиту.
– Ну же, Смит, соглашайся. Это отнимет у тебя всего каких-нибудь четыре дня, чтобы привезти ее в Гастингс-Хаус. К тому же я знаю, что тебе надо обязательно наведаться на твою новую фабрику. Где она?
– Во всяком случае, не по соседству с островом Уайт. Черт возьми, Филип, почему ты не выбрал себе жену в Лондоне и не сэкономил бы и свое и мое время?
Филип понимал досаду своего друга. Когда Джозеф сердился, его оксфордский акцент уступал место певучим ритмам родного валлийского. Филип так никогда и не узнал, в каком городе родился его друг. Знал только, что название города очень длинное и в нем мало гласных. Филип с удовольствием переменил тему разговора:
– Она же станет твоей невестой. Ты сам должен поехать за ней, а не посылать меня. Ты это знаешь, разве не так? – Джозеф еще плеснул себе виски.
– Мать требует, чтобы я остался здесь. – Филип вдруг стал внимательно разглядывать свои ногти, словно искал на них многозначительные знаки.
– Расскажи мне подробнее о ней, Гастингс. Все, что я знаю, – это то, что она американка из хорошей семьи. Вот и все, что ты мне сказал. Из какой она части Америки?
– Из восточной, кажется. Ты слышал, что Рендольф Черчилль в Лондоне? Мне надо поговорить с ним относительно его женитьбы на американке. Возможно, его жена даже знает мою невесту. Они обе американки, понимаешь?
– Старый добрый Крыжовник, – улыбнулся Джозеф, вспомнив школьное прозвище их юного друга Черчилля.
У того в Итоне была не лучшая репутация. Даже тот, кто окончил школу недавно, был наслышан о том, что он мошенник и плут. Ему не прочили блестящего будущего и хорошей карьеры, ибо считали, что он и далее будет позорить великое прошлое своей знаменитой семьи.
– Ты ее помнишь, Джозеф. Это бывшая Дженни Джером, дочь Леонарда Джерома из Нью-Йорк-Сити. А теперь она леди Рендольф Черчилль. Кажется, она собирается подарить ему первенца. Это будет мальчик. Американские женщины рожают только мальчиков, да благословит их Бог. Во всяком случае, так считает моя мама.
Джозеф глубоко вздохнул и покачал головой. Непохожий на своего бледного, элегантного друга-аристократа, Джозеф был загорелым от постоянного пребывания на открытом воздухе. Если Филип холил свои бакенбарды песочного цвета, то лицо Джозефа было гладко выбрито, что делало его шрам на левой щеке особенно заметным. Филип явно не одобрял этого.
Джозеф брился не вопреки моде, а лишь потому, что его беспокойный образ жизни и постоянные разъезды лишали его всякой возможности отращивать и холить бакенбарды, да и интереса к этому не было. Джозеф Смит с золотисто- каштановой, излишне длинной копной волос, слишком загорелый и мускулистый, чтобы казаться элегантным, совершенно не собирался приспосабливаться к вкусам завсегдатаев Карлтон-клуба.
Но он был его членом. Его богатство сделало его более чем желанным членом большинства клубов, как и желанным гостем на любых светских сборищах. Немало молодых леди не побоялись бы признаться в том, что они находят его неотразимым, мужественным, чуть диковатым. Такой приятный контраст с изысканными денди.
– Филип, я тебя спросил о твоей невесте, а не о жене Рендольфа. Как ее зовут?
– О! Констанс. Да, так ее зовут. Она сирота, насколько мне известно. Ее семья, мне говорили, была когда-то богатой. Да, ее зовут Констанс Ллойд.
– Значит, она с восточного побережья Америки. Откуда именно?
– Что ты имеешь в виду? Откуда? Джозеф, твое пристрастие к деталям наводит скуку.
– Если я должен провести с этой женщиной в экипаже много часов, я должен знать о ней как можно больше. Прежде всего откуда она? Ты можешь вспомнить? Из штата Мэн или Нью-Джерси?
– Не помню, черт побери! Ты же знаешь, что я не был в Америке, Джозеф! Подожди-подожди. Кажется, штат Виргиния. Да, она из Виргинии. Или из Южной Каролины?
– Конфедератка, – промолвил Джозеф. – Это интересно. – Он улыбнулся своему другу. – Итак, она украла твое сердце. Влюблен с первого взгляда?
– Видишь ли… э-э…
– Перестань увиливать от ответа, со мной это не пройдет. Я слишком хорошо тебя знаю. Почему такой завидный жених, как лорд Гастингс, женится на бедной сироте, конфедератке, бывшей гувернантке? Весьма забавно, полагаю. А ну-ка расскажи!
– Черт! Ну ладно. Потому что никто другой не хочет идти за меня.
Джозеф менее всего ожидал услышать это от своего друга, поэтому от удивления у него перехватило дыхание и он поперхнулся глотком виски и брызнул прямо в лицо Филипу.
– Только не на мои бакенбарды! Я сегодня подстриг и попудрил их! – отшатнулся Филип, аккуратно вытирая бакенбарды носовым платком.
– Прости, Филип. Что ты хочешь сказать этим своим «никто не хочет идти за меня»? Вытри слева, там осталось еще немного виски.
Филип в гневе уставился на него, увидев на его загорелом лице насмешку.
– Из-за моего отца, черт бы его побрал! Теперь от меня будет разить, как от бочки со спиртом!
– Не бойся. Это никого не удивит. Почему ты винишь своего отца?
– Ты прекрасно знаешь, как; впрочем, и все остальные тоже, что мой отец чудаковат. Ты попал и на мой галстук. Он тоже влажный…
– Успокойся, как всегда, у тебя безукоризненный вид. Да, твой отец считается человеком со странностями. Но вместе с тем он один из самых богатых аристократов Англии. А это что-то да значит.
– Да, конечно. Ты и твои советы по удачным вложениям принесли нам больше, чем наши земли. Химические краски, не так ли? Кто мог подумать, что искусственная краска индиго спасет нас от, казалось бы, неминуемой катастрофы. Но черт побери, Смит, он тратит свои деньги на то, что роет траншеи в поместье. Ты знаешь, что он строит большой зал на двести человек?
– Неужели? Сейчас? Должно быть, это будет неплохим дополнением к вашему особняку.
– Если бы, но он строит его под землей, под яблоневым садом. По туннелям, на ручных тележках, гости будут прибывать туда из дома. – Филип аккуратно сложил носовой платок и сунул его в карман. – Я знаю, что у моего отца есть прозвище – Крот. Его ему дали наши знакомые, причем люди нашего круга, весьма воспитанные и деликатные. Убери с лица эту противную ухмылку, Джозеф. Она тебе не идет.
– Прости. Дело в том, что я чертовски привязан к твоему отцу. Я испытываю к нему куда больше любви, чем к своим родственникам в Уэльсе. Он хороший добрый человек, Филип. На твоем месте, я бы гордился им.
– Гордиться им? Он вот уже пятнадцать лет как не покидает поместья. Он путешествует по своему туннелю, требует туда доставлять ему завтрак, считая, что нет ничего плохого в готовом завтраке в упаковке. Мне кажется, его заветная мечта прорыть туннель до Лондона, чтобы вовсе не выходить из-под
