лишь средством заработка, но по-настоящему она интересовалась именно искусством. С удовольствием общалась и с художниками, и с коллекционерами.
У девушек проблем с Гарри не было. Он был богат, известен и хорошо выглядел. Носил дорогие элегантные костюмы, ездил на шестисотом «мерседесе» с пуленепробиваемыми стеклами, который некогда принадлежал папе римскому. Гарри владел особняком, набитым таким количеством предметов искусства, что стал объектом зависти аукционов «Кристи» и «Сотбис». В особняке, построенном и спланированном знаменитым архитектором, окна тоже были пуленепробиваемые, хотя, пожалуй, никто и не осмелился бы на него покуситься. Ему также принадлежал знаменитый дом Филиппа Джонсона в Коннектикуте, коттедж с тридцатью комнатами на Джин-лейн, в Саутгемптоне, и в Лос-Анджелесе он владел домом, где его часто просили дать разрешение провести съемки какого-нибудь фильма. Его отличал безупречный вкус во всем, кроме отношений с людьми.
Гарри знал, что должно быть признано настоящим искусством, но не открывал секрета своих оценок. Он пользовался безоговорочным авторитетом у художников, и никто из них не спорил с назначаемой им ценой. Он создал саму историю торговли предметами искусства, однако не позволял художникам навязывать ему свои капризы.
Думаю, Гарри прекрасно знал, что они мало чем отличаются от женщин, а он весьма хорошо изучил женскую психологию, общаясь с супермоделями. Достаточно только пойти на поводу у женщины, и становишься игрушкой в ее руках. Думаю, по-настоящему своим он чувствовал себя не с художниками, а с брокерами, но о Роттвейлер всегда говорил, что с этой женщиной можно всерьез иметь дело.
Однажды прибыл деревянный ящик, и Мисс велела мне открыть его в офисе. Она не хотела показывать своего волнения, но, когда я стал сбивать крышку молотком, от переживаний выкурила две сигареты.
– Что там такое? – спросил я.
– Увидишь.
– Вы волнуетесь?
– Да, как в рождественскую ночь.
Неужели Ротти так сильно волновалась, когда открывала коробку суши, заказанную для рождественского стола?
Я осторожно оторвал липкую ленту, которая держала крышку, но в полутьме ее кабинета не слишком-то можно было разглядеть, что находится внутри.
– Ах! Это потрясающе! – восклицала она. – Потрясающе! Правда?
Честно говоря, я не мог сказать, потрясающе или нет, – просто не видел, что там. Я взял коробку и поднес ее к окну, отдернув шторы, чтобы в комнату попало хоть немного солнечного света, – это было черное на черном в чистом виде, изобилие всех оттенков черного: угольно– черный, японский черный, черный, как копоть, синевато-черный.
– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Ротти.
– Джаспер Джонс[26], – констатировал я.
– Правильно.
– Господи, и сколько же он стоит?
– Фантастическая сделка.
– Bay!
– Нравится?
– Очень.
– Это номер один, мне кажется, он как раз в стиле нашего офиса.
Мне показалось странным, что это сокровище она хотела оставить в офисе.
– Он может стоить миллионы, – ответил я.
– Между прочим, – возразила Ротти, – Гарри скоро позвонит, чтобы получить свое вознаграждение. Позаботься об этом.
– Вознаграждение?
– Да, свидание с какой-нибудь из девушек. Ты же знаешь, какие самые лучшие.
– Не понимаю, почему нужно награждать его…
– Он, бедный, так трудился.
– У него сплошные приемы, неужели он не может сам найти себе девушек?
– Наверное, нет, – отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. – Вот там, рядом с Хокни[27].
Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.
– Может, он гей?
– Он не гей, – возразила Мисс, – просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.
– Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.
– Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому– нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.
– Вы много встречали порядочных богатых людей?
– Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили. Представь себе, даже Уорхол этого хотел. Но быть верным кому-то одному такие люди не могут. Им нужно много связей. Им нужна новизна.
– Разумно.
– Так вот, когда Гарри позвонит, помоги ему.
– Мне кажется, будет лучше, если вы уладите этот вопрос сами. – Я пытался избавиться от неприятной миссии изо всех сил.
– Ты ведь художник, да? – Она прищурилась. – Ты просто обязан взять на себя заботу о том, чтобы удовлетворить его вкусы. Обязан!
– Видите ли, я ему не обязан. Он мне не устраивал персональные выставки.
– Если подберем ему подходящую жену, он устроит тебе все, что захочешь.
Меня шокировала уверенность Роттвейлер в том, что я готов выполнять обязанности сводника при условии, что со мной хорошо расплатятся.
– Не думаю, что я его заинтересую. Он не работает с начинающими.
– Не бери в голову, у Гарри есть тысяча способов заставить остальных принять то, что он считает нужным им навязать.
На следующий день Гарри позвонил Роттвейлер.
– Гарри Баллкиан звонит, – сообщил я.
– Возьми трубку.
Я взял трубку, но говорить он пожелал только с ней. Так продолжалось неделю. Он звонил, Роттвейлер велела мне отвечать, он был недоволен и не хотел говорить со мной. Казалось, эта комедия никогда не закончится.
– Он позвонит тебе, – раздраженно сообщила Роттвейлер, – сделай все, что нужно.
За день до открытия выставки-вечеринки Веблена Гарри все же решил со мной поговорить. Он молчал минут десять, пока я терпеливо ждал, и затем вдруг возмущенно воскликнул:
– Что происходит?
– Мистер Баллкиан?
– Да, так что происходит?
– Вы мне звоните?
– О да. Я звонил Хелен, она хотела кое-что сделать для меня.
– Она в Цюрихе, – соврал я. – Мисс Роттвейлер говорила мне о том, что вы готовите вечеринку, и хотела, чтобы я привел туда некоторых наших девушек.
– Вы? А Хелен не придет?
– Она вернется только через несколько дней.
