Надо же было случиться именно так, что на междугородной дороге сгорел железнодорожный мост. Таким образом поезд из Сан-Антонио, направлявшийся на юг, встал перед обломками моста без малейшей надежды двинуться вперед в ближайшие сорок восемь часов.
И в этом поезде ехала новая праздничная шляпа мисс Тони Бивер. Работник, мексиканец Эспиши, поехавший в тележке за шляпой за сорок миль от ранчо Эспиноза, вернулся с пустыми руками, хладнокровно пожимая плечами и крутя свои сигаретки. Приехав на станцию Найяль, он узнал, что поезд не придет, и так как ждать ему не приказывали, то он подобрал вожжи, зачмокал губами и повернул своих пони назад к ранчо.
Вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что Пасхе — первому весеннему празднику — гораздо больше импонирует парадное шествие в церкви богачей на Пятой авеню, чем скромное собрание ее верных почитателей в молитвенном доме Кактус-Сити в Техасе. Здесь, в прериях, дочери и жены скотоводов не менее тщательно, чем в Нью-Йорке, украшают в этот день свои платья и шляпы пасхальными цветами, и в этот день Дальний Запад превращается во что-то среднее между Парижем и Парадизом.
Но вот уже пришла Страстная пятница, а пасхальная, с цветами шляпа Тони Бивер уныло цвела в уголке товарного вагона экспресса, стоявшего перед сгоревшим мостом.
А в полдень в субботу мисс Роджерс с ранчо Шустринг и Элла Уивз из Энчоро и миссис Беннет с Идой из Грин-Уолли должны заехать в Эспинозу, чтобы захватить с собою Тони.
И тогда, тщательно одевшись в новые платья и шляпы, очаровательное общество весело покатит за десять миль в Кактус-Сити, чтоб в воскресенье утром, выстроившись в ряд, покорить сердца всех без исключения мужчин, и своими праздничными нарядами вызвать зависть даже у полевых лилий…
Итак, в пятницу Тони сидела на ступеньках дома и сосредоточенно избивала хлыстом невинный кустик, осмелившийся выставить свою свежую зелень напоказ бедной и злой Тони.
У Тони были обиженно поджаты губки, и вся она была окружена мрачным ореолом отчаянной трагедии.
— Ненавижу железные дороги, — мрачно и гневно говорила она. — И мужчин тоже ненавижу Они смеют утверждать, что могут все объяснить и все устроить… Ну, какое оправдание вы найдете для сгоревшего моста? А у Иды Беннет шляпка будет отделана фиалками… И, в общем, я не могу ехать в Кактус без новой шляпы. Конечно, будь я мужчиной, я бы, наверно, сумела ее достать…
Двое мужчин безмолвно слушали, как унижают их породу.
Один из них был Уэллс Пирсон, ковбой из Мэго-Келлор, другой Томсон Берроус, овцевод из Грин- Уолли. Оба считали Тони очаровательной, даже когда она издевалась над мужчинами и бранила железнодорожные порядки. Оба они охотнее, чем страусы, отдающие свои перья, или белая цапля, умирающая для эгретки, содрали бы с себя кожу, чтобы сделать из нее шляпку Тони, но, увы, их бедная кожа была неподходящим материалом для пасхальной шляпки. И ни один из них никак не мог сообразить, как поправить ужасное несчастье.
Пирсон, со своим темно-коричневым лицом и светло-соломенными, выгоревшими на солнце волосами, делавшими его похожим на школьника, был охвачен глубокой меланхолией, переходившей в тоску. Неудача бедняжки Тони огорчала его до глубины души, но выразить этого он никак не умел. Томсон Берроус был куда более ловок и галантен. Он был родом откуда-то с Востока, носил ботинки и галстук и никогда не терялся в женском обществе.
— Большая канава на Песчаной Балке стоит полна водой после последних дождей, — робко сказал Пирсон.
— Неужели?.. — сердито сказала Тони. — Благодарю вас за справку, мистер Пирсон. Мне кажется, что для вас новая шляпка ничего не значит… По-вашему, молодая женщина должна носить старый колпак, не снимая его пять лет, как это делаете вы? Если бы вода из вашей дурацкой канавы могла бы залить этот нелепый пожар моста, тогда от нее был бы еще некоторый толк…
— Я глубоко огорчен несчастьем с вашей шляпкой, мисс Бивер, — сказал Берроус, учтя мгновенно печальный опыт Пирсона. — Я, право, очень, очень, чрезвычайно огорчен! Если бы только можно было что-нибудь сделать…
— Не огорчайтесь, прошу вас, — ядовито ответила Тони. — Если бы вы могли что-нибудь сделать, вы, наверное, сделали бы… Но вы ведь ничего не можете сделать…
Тони замолчала. Но вдруг в ее глазах блеснул огонек надежды, и нахмуренное личико прояснилось. У нее мелькнула блестящая мысль.
— В Лонг-Эльме есть магазин, где продаются шляпы, — воскликнула она. — Там покупала Эва Роджерс и говорила, что это последняя мода. Может быть, там еще остались шляпы? Но, увы, до Лонг- Эльма целых двадцать восемь миль…
Мужчины мгновенно вскочили, и шпоры их звякнули враз. Тони чуть не расхохоталась. Значит, есть еще рыцари на свете, у которых не заржавели доспехи…
— Конечно, — задумчиво проговорила она, созерцая белое облако, которое не торопясь совершало свою прогулку по голубому куполу, — никто не сумеет поехать в Лонг-Эльм, купить шляпку и привести ее сюда к тому времени, когда за мной заедут девушки. Что же, очевидно, мне придется провести Пасху дома…
Она вздохнула и… улыбнулась.
— Ну, мисс Тони, — виновато сказал Пирсон, берясь за шляпу, — мне кажется, что пора плестись домой. Там завтра в Драй-Бренче предстоит большая работа, и нам с Бегуном надо быть наготове. Очень мне досадно, что ваша шляпка задержалась в пути. Но, может быть, они еще починят мост как раз к Пасхе?
— Мне тоже пора ехать, — сказал Берроус, взглянув на часы. — Ого! Уже около пяти часов. Мне надо сейчас же скакать к своему загону помогать запереть моих дикарей-баранов.
Внезапно оба до того хмурые и ленивые поклонники Тони отчаянно заспешили. Церемонно попрощавшись с ней, они пожали друг другу руки с торжественной, изысканной вежливостью Запада.
— Надеюсь скоро увидеться с вами, мистер Пирсон, — сказал Берроус.
— И я тоже, — ответил ковбой с миной человека, провожающего друга в кругосветное плавание. — Буду всегда рад вас видеть у себя, когда бы вам ни вздумалось проехать мимо Мэго-Келлор.
Пирсон легко вскочил на Бегуна, лучшего коня в Техасе, и поднял его на дыбы, как всегда делал, даже после трудного и утомительного пути.
— Мисс Тони, — задержался на минуту Пирсон. — Так какую шляпу это вы заказали в Сан-Антонио? Никак не могу запомнить ее окраски.
— Чудесная соломенная шляпа и, конечно, последнего фасона, — скорбно ответила Тони. — Отделана красными розами. Больше всего я люблю именно красные розы.
— Этот цвет как нельзя больше идет к цвету ваших волос, — вежливо поддержал Берроус.
— Да, именно больше всего я люблю красные розы. Белые, голубые и розовые цветы можете нацепить себе на нос… Ах, да о чем говорить, когда горят какие-то мосты и оставляют девушек на Пасху без самых необходимых вещей! Ах, до чего скучная, отвратительная Пасха будет на этот раз для меня!
Пирсон раскланялся и пустил Бегуна быстрым галопом на восток от ранчо Эспиноза.
Когда стук подков его Бегуна утих на пыльной дороге, Берроус направил свою рыжую кобылу по узкой тропинке, ведущей на юго-запад прямо в открытую прерию.
А Тони повесила свой хлыст и пошла домой.
— Ах, как я огорчена, моя маленькая, что ты останешься на Пасху без новой шляпы, — сказала ее мать.
— Не стоит беспокоиться, мама, — отвечала Тони. — Завтра у меня будет новая шляпа и как раз вовремя. А то и две.
Добравшись до начала прерии, Берроус свернул направо и направил свою рыжую кобылу сквозь кустарник, скрывавший высохшее русло реки с обвалившимися берегами. Взобравшись по крутому склону, густо поросшему травой и кустарником, лошадь радостно зафыркала и вынесла его на ровное поле, покрытое ярко-зеленой травой. Берроус направлял ее все правее и правее, пока не пересек старую дорогу на Индиану через Нуэс. По ней-то в двадцати восьми милях к юго-востоку лежал Лонг-Эльм.
Тогда Берроус пустил лошадь галопом. Стараясь покрепче устроиться в седле для долгого пути, он
