Хаустон — то самое место, где живет некая молодая особа, забросанная по горло дарами богини Фортуны. Она прелестна с виду, блестяща, остра и обладает тем грациозным очарованием — не поддающимся описанию, но совершенно неотразимым, — которое обычно называют личным магнетизмом.
Как ни одинока она в этом огромном мире и как ни преисполнена достоинств наружных и внутренних, однако она — не пустая, порхающая бабочка, и лесть бесчисленных вздыхателей не вскружила ей головы.
У ней есть близкий друг — молодая девушка, простая с виду, но наделенная тонким практическим умом, к которой она обычно и прибегает, как к мудрой советчице и наставнице, когда дело касается запутанных жизненных проблем.
Однажды она сказала Марианне — этой самой умной подруге:
— Как бы мне хотелось узнать, кто из моих льстивых поклонников честен и правдив в своих комплиментах! Мужчины ужасные обманщики, и они все расточают мне такие безоговорочные похвалы и произносят такие сладкие речи, что я так и не знаю, кто из них говорит честно и искренно — и, вообще, говорит ли честно и искренно хоть один из них!
— Я укажу тебе путь, — сказала Марианна. — В следующий раз, когда у тебя будут гости, продекламируй что-нибудь драматическое и потом скажи мне, как отзовется об этой попытке каждый из них.
Юной леди очень понравилась эта идея, и в ближайшую пятницу, когда с полдюжины молодых людей собрались вечером в ее гостиной, она вызвалась что-нибудь продекламировать.
У нее не было ни малейшего драматического дарования. Но она встала и дочитала до самого конца длинную поэму с массой жестов, вращанием глаз и прижиманием рук к сердцу. Она проделала это очень скверно, обнаружив полное незнание правил дикции и экспрессии. Позже ее подруга Марианна справилась у нее, как была встречена ее попытка.
— Ах, — сказала та, — они все столпились вокруг меня и, казалось, были восхищены до последней степени. Том и Генри, и Джим, и Чарли — все были в восторге. Они сказали, что Мэри Андерсен не может и сравниться со мной. Они говорили, что никогда в жизни не слышали такой степени драматизма и чувства!
— Все до одного хвалили тебя? — спросила Марианна.
— За одним исключением. Мистер Джудсон откинулся в кресле и ни разу не аплодировал. Когда я кончила, он сказал мне, что боится, что мое драматическое дарование очень невелико.
— Теперь, — спросила Марианна, — ты знаешь, кто из них правдив и искренен?
— Еще бы! — сказала прекрасная девушка, и глаза ее блеснули энтузиазмом. — Испытание было как нельзя более удачным. Я ненавижу этого гадкого Джудсона и намерена немедленно начать готовиться к сцене!
Он источал запах джина, и его бакенбарды походили на цилиндрики музыкального ящичка. Он вошел вчера в игрушечный магазин на главной улице города и с убитым видом прислонился к прилавку.
— Что-нибудь прикажете? — холодно спросил владелец.
Он вытер глаза красным платком далеко не первой свежести и сказал:
— Ничего решительно, благодарю вас. Я просто зашел сюда пролить слезу. Я не люблю делать свидетелями моего горя случайных прохожих. У меня есть маленькая дочка, сэр, пяти лет от роду, с золотыми вьющимися волосиками. Ее зовут Лилиан. Она говорит мне нынче утром: «Папа, рождественский дед принесет мне на Рождество красный вагончик?». Это лишило меня последних сил, сэр, потому что, увы, я без работы и не имею ни гроша. Подумайте только, один красный вагончик сделает ее счастливой, а ведь есть дети, у которых сотни красных вагонов!
— Прежде чем вы покинете магазин, — сказал владелец, — а вы это сделаете через какие-нибудь пятнадцать секунд, я считаю долгом довести до вашего сведения, что мой магазин имеет отделение на Трэйнс-стрит, в каковом отделении я вчера и находился. Вы вошли и сообщили то же самое о вашей маленькой девочке, которую вы назвали Дэйзи, и я дал вам вагон. По-видимому, вы плохо помните имя вашей маленькой девочки.
Человек с достоинством выпрямился и направился к двери. Достигнув ее, он повернулся и сказал:
— Ее имя Лилиан-Дэйзи, сэр, а в вагоне, который вы мне дали, одно колесо соскакивает и с ручки сцарапана краска. У меня есть друг, владелец бара на Виллоу-стрит, который хранит его для меня до Рождества, но мне будет стыдно за вас, сэр, когда Лилиан-Дэйзи увидит этот старый, исцарапанный, дребезжащий, из вторых рук, оставшийся с прошлого года вагон. Но, сэр, когда Лилиан-Дэйзи опустится вечером на колени перед своей маленькой кроваткой, я скажу ей, чтобы она помолилась за вас и попросила Небо смилостивиться над вами. Есть у вас под рукой карточка с названием и адресом фирмы, чтобы Лилиан-Дэйзи правильно указала ваше имя в своей молитве?
Было далеко за полдень, и дневной штат уже разошелся по домам. Ночной редактор только что вошел, снял пиджак, жилетку, воротничок и галстук, закатал рукава сорочки, спустил с плеч подтяжки и приготовился засесть за работу.
Кто-то робко постучался в дверь снаружи, и ночной редактор гаркнул:
— Войдите!
Красивая молодая леди с умоляющими голубыми глазами и прической Психеи вошла со скатанной в трубку рукописью в руке.
Ночной редактор молча взял трубку и раскатал ее. Это была поэма, и он стал читать ее вполголоса, судорожно кривя челюсть, так как его органы речи были частично закупорены доброй четвертью плитки жевательного табаку.
Поэма гласила:
— Когда это случилось? — спросил ночной редактор.
— Я написала это вчера ночью, сэр, — сказала молодая леди. — Оно годится для печати?
— Вчера ночью? Гм… Материал немного лежалый, но все равно, в другие газеты он не попал. Теперь, мисс, — продолжал ночной редактор, улыбаясь и выпячивая грудь, — я намерен дать вам урок, как
