он много больше, но для почину, да принимая во внимание необходимые улучшения, я уступлю вам сто шестьдесят акров по сорок долларов за…
Прежде чем Боб успел сказать «акр», налетел циклон и унес Боба вверх. Его увлекало все выше и выше, и он превратился наконец в еле заметное пятнышко, а покупатель стоял и следил до тех пор, пока Боб не исчез совсем из виду.
Земля покупателю понравилась, так что он купил ее у наследников Боба, и вскоре через нее прошла железная дорога, и на этом месте вырос и стал процветать прекрасный город.
Ну-с, этот самый человек стоял однажды на тротуаре и размышлял о том, как ему повезло, и — кстати — как не повезло Бобу, как вдруг он поднял глаза и увидел, что что-то падает. Оно делалось все больше и больше, и вскоре оказалось, что это человек.
Он свалился вниз, ударился о тротуар со звуком, который был слышен на четыре квартала в окружности, подскочил вверх, по крайней мере, на десять футов, встал на ноги и крикнул:
— Ногу вперед!
Это был Боб Лонг. Борода у него стала седее и длиннее, но он остался таким же дельцом, как и был. Он заметил перемены, происшедшие за то время, пока он летел вниз, и, когда он заканчивал фразу, прерванную циклоном, он соответственно изменил ее содержание. Боб был спекулянтом. Вскоре после этого он…
— Погодите, — сказал путешественник. — Подойдем к стойке и спрыснем это происшествие. Я требую законной передышки перед началом второго раунда.
Джентльмен с большой шевелюрой и с выражением на лице, свидетельствующем об отрешении от всего земного, сошел с двенадцатичасового поезда на Центральном вокзале. Он нес в руках кипу брошюр о воздержании и, почуяв острый запах, пошел в его направлении и уперся в красноносого субъекта, прислонившегося к сундуку близ багажного отделения.
— Друг мой, — сказал длинноволосый джентльмен, — знаете ли вы, что, если бы вы поместили стоимость трех стаканчиков виски под сложные проценты в год сооружения Соломонова храма, у вас был бы сейчас капиталец в 47 998 645 долларов 22 цента?
— Знаю, — сказал красноносый субъект. — Я сам немного математик. Я также вычислил — за тот промежуток времени, пока доктор мазал мне йодом нос, чтобы вылечить эту болячку, — что первый криворотый, гнилокостный, резиновошеий собачий сын из ханжеской округи Меддльсомского графства, который позволит себе замечание по этому поводу, должен будет сделать прыжок на семнадцать футов в девять секунд или получить тринадцать пинков под брюхо. У вас осталось ровно четыре секунды.
Длинноволосый джентльмен совершил блестящее отступление, не превысив данного ему срока, и насел со своими брошюрами о воздержании на показавшегося ему подозрительным жителя Хаустона, который нес домой завернутую в газету бутылку минеральной воды для тещи.
Есть одна леди в Хаустоне, которой вечно приходят в голову оригинальные идеи.
Для женщины это — очень большой недостаток, заслуживающий всяческого порицания. Женщина должна узнать, как смотрит на вещи ее муж, и построить свое мировоззрение соответственно. Конечно, неплохо, если у ней есть и свой взгляд на вещи, который она держит про себя, но кому приходилось встречать женщину, которая поступала бы таким образом?
Эта леди, в частности, имела обыкновение применять свои оригинальные идеи на практике, и не только ее семья, но и соседи вечно были настороже против каких-нибудь ошарашивающих сюрпризов с ее стороны.
В один прекрасный день она прочла в газете статью, не замедлившую внушить ей оригинальную идею. Статья указывала на то хорошо известное обстоятельство, что, если бы мужчины могли найти у себя дома удовлетворение своих нужд и прихотей, у них не являлось бы потребности покидать домашний очаг и шляться по кабакам. Это утверждение показалось нашей леди разительнейшей истиной, и она смело позаимствовала идею и решила немедленно применить ее на практике как свое собственное изобретение.
Когда в этот вечер ее муж вернулся домой, он заметил, что один конец гостиной отделен занавеской, но он уже так привык ко всякого рода новшествам, что даже побоялся расспрашивать, в чем тут дело.
Здесь будет кстати упомянуть, что у мужа нашей леди была слабость к пиву. Он не только любил — он обожал пиво. Пиво смело могло никогда ни к чему не ревновать этого джентльмена.
После ужина леди сказала:
— А теперь, Роберт, у меня есть маленький сюрприз для тебя. Тебе не нужно уходить в город сегодня. Я приспособила наш дом к тому, чтобы доставлять тебе все удовольствия, которых ты ищешь на стороне.
С этими словами она отдернула занавеску, и Роберт увидел, что один конец гостиной превращен в бар — или, вернее, в представление его жены о баре.
Несколько дорожек, из числа составлявших ковер, были сняты, и пол посыпан опилками. Кухонный стол был поставлен наискось в одном из углов. Сзади на полке красовалась внушительная батарея бутылок всех размеров и форм, а в центре было артистически приспособлено лучшее из туалетных зеркал его жены.
На козлах помещался непочатый бочонок пива, и жена его, надев кокетливую наколку и передничек, грациозно прыгнула за стойку и, смущенно протягивая ему кружку пива, сказала:
— Вот идея, пришедшая мне в голову, Роберт. Мне казалось, что будет гораздо лучше, если ты станешь тратить деньги дома и в то же время иметь все удовольствия и развлечения, которые ты получаешь в городе. Что прикажете, сэр? — продолжала она с милой деловой вежливостью.
Роберт прислонился к стойке и тщетно двинул три или четыре раза носком сапога, пытаясь найти перекладину для ног. Он был до некоторой степени ошеломлен, как всегда, оригинальной идеей своей жены. Затем он взял себя в руки и изобразил на лице мрачное подобие улыбки.
— Мне пива, пожалуйста, — сказал он.
Его жена нацедила пива, положила пятицентовик на полку и, облокотившись о бар, стала непринужденно болтать на темы дня, как это делают все рестораторы.
— Вы должны сегодня много пить, — сказала она лукаво, — так как сегодня вы мой единственный посетитель.
Настроение у Роберта было подавленное, но он пытался не обнаруживать этого. Если не считать пива — действительно первоклассного, — мало что напоминало ему здесь те места, где он имел обыкновение тратить деньги.
Яркого света, блеска хрусталя, стука игральных костей, смешных анекдотов Брауна, Джонса и Робинзона, оживленного движения и специфически ресторанного колорита — ничего из того, что он находил там, здесь не было. Некоторое время Роберт был задумчив — и вдруг оригинальная идея пришла ему в голову.
Он вытащил из кармана пригоршню мелочи и начал заказывать пиво кружку за кружкой. Леди за стойкой вся так и сияла от успеха своей идеи. Обычно она устраивала целую бучу, если от ее супруга несло по возвращении домой пивом, но теперь, когда прибыль шла ей в руки, она и не думала жаловаться.
Неизвестно, сколько в точности кружек подала она своему мужу, но на полке уже красовалась целая стопка пяти- и десятицентовиков и даже две или три монетки в двадцать пять центов.
Роберт почти уже лежал на стойке, время от времени выбрасывая ногу, чтобы попасть на перекладину, которой там не было, но говорил очень мало. Его жене следовало бы не допустить до этого, но прибыльность предприятия вскружила ей голову.
Наконец Роберт выговорил чрезвычайно повышенным тоном:
— Ччерт ппоодери, ггоните ссюда еще ппару ссклянок и ззапишите их на ммой ссчет!
Жена посмотрела на него с удивлением.
— Конечно же, я не сделаю этого, Роберт, — сказала она. — Ты должен платить за все, что берешь. Я думала, что ты это понял.
Роберт посмотрел в зеркало так прямо, как только мог, пересчитал отражения и затем гаркнул голосом, который можно было услышать за квартал:
