Тогда на ней было длинное синее шелковое платье в тон ее глазам. Оно, правда, закрывало великолепные плечи, но отлично подчеркивало ее изящную шею. Ее черные волосы были собраны в шиньон «по-взрослому», как отмечал про себя Таррант. Когда же она распускала их, закрепляя на затылке или над ушами, она делалась похожей на подростка.
— Неплохая идея, Вилли, — сказала она. — Но сэр Джеральд у нас — Очень Важное Лицо и вряд ли может отправиться на уик-энд в обществе женщины столь сомнительной репутации.
— Вы будете там одни? — спросил Таррант Модести. — Или с кем-то еще?
— Ну, Вилли отправляется на ферму своей титулованной знакомой — в Бэкингемшире.
— Леди Джанет?
— Да, это его большая подруга. Очень симпатичная. Он такой и не заслуживает. Ну, так что же, сэр Джеральд? я хочу пожить в маленькой гостинице на Тарне. Готовы рискнуть вашей репутацией?
— Скорее возникает вопрос, готовы ли вы рискнуть вашей репутацией в глазах хозяина отеля?
— Хозяйки. Если что и удивит мадам Мартин, так это отдельные номера для нас с вами. Она весьма романтическая особа.
— Я полагаю, она примет во внимание мои немолодые годы.
— Солидный поклонник — это давняя французская традиция, сэр Джеральд.
— Я лучше притворюсь вашим дядюшкой, — усмехнулся Таррант.
— Вы действительно хотите меня навестить? Но там ничего интересного не предвидится. Я буду просто тихо гулять, бездельничать, смотреть на реку…
— Осторожнее, сэр Джи, — хмыкнул Вилли. — Когда Принцесса собирается тихо гулять, это означает бродить по горам и долам, без еды и питья, без обуви, без одеяла, словно кочевник в пустыне, который сбился с пути. Если вы хотите узнать, как люди выживают, когда питаются ягодами, грибами, пойманными кроликами, как они доят овец, а также лопают то, от чего откажется даже гиена, то тогда вы получите настоящее удовольствие. — Он посмотрел на Модести и добавил: — Ты только не заставляй его ночевать под открытым небом. Ему может не понравиться одеяло из опавших листьев. И не корми его змеями, как ты делала со мной прошлый раз в Нью-Мексико.
— Да, я никогда не забуду, как ты капризничал. А ведь медянки, согласись, гораздо съедобнее, чем те гады, которыми я питалась, когда была совсем маленькой.
Таррант поочередно посмотрел на них обоих и спросил:
— Вы надо мной издеваетесь?
— Нет, что вы, — ответила Модести, смущенно поглядев на гостя. — Просто время от времени, чтобы не потерять форму, я люблю вспомнить детство. Зато как потом приятно вернуться сюда. — Она обвела жестом гостиную, стол, который сверкал хрусталем и серебром, а также красивый шелковый персидский ковер на полу.
— Мне шестьдесят один год, милая Модести, — сказал Таррант, задумчиво глядя в пространство. — И такие упражнения могут как раз привести к потере моей формы.
— Ну, тут Вилли просто сгущает краски. Он прекрасно знает, что я ни за что не поведу вас в такой поход. Вы будете делать только то, что захотите. Там, кстати, неплохая рыбалка. Может, вы поучите меня хитростям ужения.
— Прямо как в раю, — промолвил Таррант без тени юмора. — Я буду там счастлив.
Теперь до гостиницы оставалось пятнадцать минут езды. Таррант предвкушал уже, как примет ванну, потом отобедает с Модести и, мирно куря сигару, будет беседовать с ней у окна, а жестокий мир его профессии хотя бы на несколько дней перестанет напоминать о себе.
Она удивительно относится ко мне, думал Таррант, несмотря на пот и кровь, что они с Вилли проливали ради меня. Конечно, хирурги теперь творят чудеса и умело скрывают шрамы, но это не отменяло реальность боли и смертельной опасности. Именно выполняя его поручения, Модести получила две серьезные раны. Он никак не мог взять в толк, как она может испытывать теплые чувства к тому, кто подвергал ее жизнь страшному риску. Но ее хорошее отношение было абсолютно искренним. Возможно, он в каком-то смысле олицетворял для нее отцовское начало. Если это было действительно так, то такое положение вещей его вполне устраивало и не было никакой необходимости предаваться размышлениям, что случилось бы, будь он сейчас лет на тридцать моложе.
Поток раздумий Тарранта был прерван, когда машина сбавила скорость. Он увидел, что дорога резко сворачивает и идет вниз, а на обочине в самом широком месте поворота стоит «дормобил» и к его колесу прислонен домкрат. Рядом топтались две монахини. Одна растерянно листала какую-то брошюру, очевидно руководство по уходу за машиной, другая с надеждой смотрела на приближавшийся автомобиль.
Рейли остановил «пежо» в десяти шагах от них, выключил двигатель, потом спросил, не оборачиваясь:
— Помочь им, сэр?
— Пожалуй. Они очень растеряны.
Рейли вышел из машины, открыл заднюю дверцу.
— Не желаете немного поразмяться, сэр Джеральд?
— Нет, я посижу, а вы идите. Если можно избежать разговора по-французски со святыми сестрами, я готов на жертвы.
— Я просто подумал, вы хотите немного подышать свежим воздухом, — гнул свое шофер.
Таррант удивленно посмотрел на Рейли. Тот был странно бледен, на лбу сверкали капли пота.
— Если я захочу подышать, я выйду, Рейли. Не волнуйтесь за меня. Вы уверены, что с вами все в порядке?
Рейли поднял правую руку. В ней был револьвер. На Тарранта смотрело дуло «смит-и-вессона» тридцать восьмого калибра со стволом в два дюйма. Таррант заморгал, потом вовремя сделал над собой усилие, потому что еще немного, и от удивления у него отвалилась бы челюсть.
— Выходите, — тихо сказал Рейли.
Таррант посмотрел на дуло, откуда со скоростью 850 футов в секунду в него мог вылететь кусочек свинца. Значит, Рейли продался оппозиции. Или кому-то еще. Что касается оппозиции, то они в последние годы не занимались похищением или ликвидацией глав секретных служб Запада. После горячих пятидесятых противостояние разведок приобрело более изощренный и менее открытый характер.
Таррант медленно двинулся по сиденью к открытой двери. Рейли отступил на шаг, не опуская руки с револьвером. Таррант уже преодолел первое чувство шока и испуга и спокойно сказал:
— Вы прекрасно знаете, что при мне нет никаких документов, Рейли. Так что напрасно стараетесь.
— Вылезайте.
Таррант подчинился, лихорадочно соображая, что тут можно предпринять.
«Мне за шестьдесят, — размышлял он. — И хотя для своего возраста я в неплохой форме, но былой сноровки уже нет. Да и опыт действий в таких условиях тоже невелик». Тут он отметил иронический поворот судьбы, поскольку именно он отвечал за подготовку людей, умеющих действовать в подобных ситуациях. Он бывал в их центре в Суррее, где агенты проходили такую подготовку, и хотя и видел занятия, но не очень понимал, как вывести из игры Рейли.
Обе монахини двинулись к машине. Они явно были в сговоре. Глянув на дорогу, Таррант сказал:
— Монахини, значит, в вашей команде. И жандарм тоже?
Рейли чуть дернул головой, и Таррант тотчас же быстро шагнул вперед и ударил по руке с револьвером. Он столкнулся грудью о грудь с Рейли и резко поднял вверх колено, чтобы угодить шоферу-предателю в пах, но опоздал на какую-то долю секунды. Рейли успел понять, что никакого жандарма нет и в помине, и чуть повернулся, отчего колено Тарранта ударило его в бедро. Затем револьвер описал дугу и ударил Тарранта по голове. Удар вышел скользящим, но и этого оказалось достаточно. У Тарранта полетели искры из глаз, он зашатался и упал бы, если бы не стоял спиной к машине. Ноги у него сделались как ватные, и он чуть повернулся к машине, схватившись за нее, чтобы не рухнуть на землю. Монахини оказались рядом. Таррант почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в спину, и голос Рейли произнес: «Не двигаться».
Его кто-то схватил за руку, потом он почувствовал, что ему закатывают рукав. Он попытался освободиться, но руки, державшие его, оказались слишком сильными. На мгновение он увидел лицо одной из монахинь. Она зажала его запястье у себя под мышкой и потребовала:
— Ангел, иголку.
