– Повреждение корпуса – это как протечка. Только течёт не вода, а вакуум.
– Вакуум?
– Да, это… ну, пустота.
– Пустота?
– Ну да, нет воздуха, ничего нет. Космос из него в основном состоит. Из вакуума.
Майк попытался представить себе столько пустоты. У него не получилось. Вселенная должна быть сделана из чего-то. Как это может быть, что она в основном состоит из ничего? Он терпеть не мог, когда его младший брат говорил о таких вещах, которых он не знал.
– Это ерундистика, – сказал он, используя выражение доктора Клиндера.
– Вот и нет. Это наука. По крайней мере, в книгах больше смысла.
– Зато они достают. По мне так кино лучше.
– Книжку можно перечитать.
– А фильм можно пересмотреть.
– Да, но тогда придётся платить ещё четвертак. А в библиотеке книжки бесплатные.
– Ну и пошла она в жопу, твоя библиотека.
– Майк!
– Слушай. Представляешь, как здорово, если бы у нас было своё кино? И мы могли бы смотреть все, что нам нравится, сколько угодно.
Денни подумал.
– И не пришлось бы платить.
– И если бы оно было… маленькое, как телевизор. – Идея захватила Майка. – И можно было бы просто нажимать кнопку и смотреть. И перематывать назад, если чего-нибудь не понял.
– Или вперёд. На скорости. Чтобы не смотреть скучные места.
– Ну да, и застопорить, если надо сходить пописать, – сказал Майк. – И передвигать камеру, чтобы видеть те вещи, которые хочешь. И говорить с актёрами. И смотреть на сиськи.
– И включать звук по-настоящему громко! – сказал Денни.
– Горт!
– Баррада!
– Никто!
– И весь попкорн в мире, – сказал Денни.
Вдали было слышно, как комбайн мистера Шлитбеера закашлял и заглох.
Так же незаметно, как появился, объект исчез с их линии обзора.
Ни один из мальчиков не шевельнул и мускулом, они не могли даже взглянуть друг на друга.
– Пойдём посмотрим?
– Ты первый, – через силу ответил Денни.
– Я не могу пошевелиться, – сказал Майк. – Я хочу двинуться, но не могу.
– Я тоже. Майк. Мне страшно.
– Почему мы можем говорить, если мы не можем двигаться?
– Луч смерти, – сказал Денни.
Они лежали там, на этом пшеничном поле, испуганные, но полные любопытства. Они не хотели пропустить свою смерть.
Они так и не услышали, как комбайн завёлся вновь. Но спустя некоторое время стебли вокруг них выпрямились и вновь согнулись под лёгким ветерком.
– Тарелка.
– Или фрисби[3], – сказал Денни.
– Довольно высоко, – заключил Майк, по-прежнему глядя вверх.
Денни сказал:
– А может, нам это просто показалось?
– Хрен тебе показалось.
– Майк…
– Хрен. Стручок. Вагина.
Денни спросил:
– Что такое вагина?
– Это то, что у девчонок вместо стручка.
– Правда?
– Бог мой, ты что, ничего не знаешь? Это место, откуда выходят дети.
– Я думал, им делают операцию. На животе.
– Да нет, они выходят у них между ног. Если они не приёмные, как мы. Что, Вонючка тебе не рассказывал?
Он не должен его так называть, подумал Денни. Он напрашивается на порку.
– Дядюшка Луи сказал тебе?
Майк кивнул.
– Дай джуси-фрутину.
– У меня нет, – Денни воинственно вытаращил глаза. – Слушай, ты ведь не умрёшь, если будешь говорить «пожалуйста» время от времени.
– Зачем? – спросил Майк.
Денни вздохнул.
Они лежали в пшенице и думали. Лучи смерти. Маленькие кинотеатры. Хайнлайн. Члены. Вагины. Расширяющиеся двери. И откуда выходят дети.
Они обнаружили, что могут повернуть голову. Вокруг глаз у обоих были синяки, как будто они дрались в течение часа, выкладываясь каждый как может, пока, предельно истощённые, не повалились рядышком на землю. Н-да, картина.
Денни захихикал.
– Ты похож на енота.
– Кто бы говорил, – отвечал Майк.
В молчании они оба вспоминали, по крайней мере, пытались вспомнить потерянное время – время, которое они провели друг без друга. Денни был в больнице с ангиной. Майк – в Буффало, «навещал родственников». Впервые за всю свою жизнь они были разделены.
– Мне не хватало тебя, – сказал Денни.
Майк немного помолчал.
– Это было не так уж долго.
– Мне казалось, это была вечность.
– Я не хочу об этом говорить.
– Я тоже.
Дыхание ветра колыхало пшеницу.
– Я думал, мы умерли, – сказал Денни.
– Я тоже.
– А может, мы умерли и не знаем?
