Во время передачи «Открытый университет» по второму каналу Би-Би-Си мысли мои перескочили на нашего неродившегося ребенка. Передача была посвящена какому-то идиотскому институту в Калифорнии, где беременным женщинам прикладывают к животам трубки и выкрикивают в них математические формулы и цитаты из Шекспира. Мне всегда казалось, что б
Наверное, это самый глубокий сон в мире, думал я, – когда лежишь в абсолютной темноте на подогретой водяной кровати, а сердце приглушенно и гипнотически постукивает. И вдруг все тревоги внешнего мира внедряются в твое подсознание. При прочих равных условиях нет никакой необходимости покидать уютное и надежное гнездышко из плоти. Неужели именно это со мной произошло? Неужели мое тайное убежище в глубинах Южного Лондона – попытка вернуться к уютной простоте, которой я наслаждался девять месяцев до своего рождения? Я лег, свернулся эмбрионом и понял, что предпочитаю засыпать именно в этой позе. Мое темное, уютное убежище обладало всеми признаками утробы. Не в буквальном, разумеется, смысле – вряд ли в матке моей матери висел большой плакат панков из «Рамоунз», – но в метафизическом: эта маленькая комната была моей личной искусственной маткой. Рядом с кроватью свисала пуповина из спутанных проводов – электрическое одеяло, которое меня согревает; чайник, который снабжает меня жидкостью; холодильник, который меня питает. Из комнаты Джима пробивался ритм ударных; дневной свет, проникая сквозь красные с узором шторы, расписывал окно розовыми прожилками кровеносных сосудов. Единственный способ избавиться от тирании младенцев – самому вернуться в дородовое состояние.
Наверное, не стоит мучиться чувством вины из-за того, что атмосфера в семье порой мне кажется слишком гнетущей. Ведь мое поведение ничем не хуже поведения других мужчин моего поколения. Некоторые отцы задерживаются на работе гораздо дольше, чем требуется на самом деле. Некоторые отцы всю неделю работают, а по выходным играют в гольф. Некоторые отцы приходят домой и весь вечер торчат у компьютера. Эти мужчины делают для своих жен и детей не больше, чем я, но я, по крайней мере, не занимаюсь самообманом. Простая истина заключается в том, что на данный момент всем лучше, если я провожу дома как можно меньше времени. А проблема – в том, что чем меньше я дома бываю, тем хуже себя там чувствую и тем неохотнее туда возвращаюсь.
Во всех рекламах, для которых я писал музыку, фигурировали довольные семьи, живущие в согласии друг с другом. Несмотря на большой опыт работы в этой области, я так и не заметил фальши. Разумеется, я знал, что «Легкое и нежирное» вовсе не является полноценным заменителем «масла с изумительным вкусом», но мне даже в голову не приходило, что в рекламе также лгут о счастливых улыбающихся детях и смеющихся родителях, собравшихся за обеденным столом. Если бы речь шла о моем детстве, моя реальная мама давно бы схватила нож для масла и пригрозила зарезать моего реального папу.
В рекламе утверждается, что мы можем иметь все, что захотим, можем быть превосходными отцами, целыми днями кататься на сноуборде, зарабатывать кучу денег, а возвращаясь после деловой встречи, рассказывать детям сказку по мобильному телефону. Но так не бывает. Работа, семья и ты сам – это кубик Рубика, который невозможно собрать. Ты не можешь быть чутким отцом, жестким бизнесменом, столпом местного сообщества, умелым мастером на все руки и романтичным, внимательным мужем – от чего-то придется отказаться. В моем случае – от всего.
Но помимо этого у меня имелась еще одна причина держаться от дома подальше. Ни одна мать, ни один отец не находят храбрости признаться в постыдном секрете, который, как я подозреваю, таят все и помалкивают, опасаясь, что их сочтут плохими родителями.
С маленькими детьми скучно.
Мы все делаем вид, будто у наших отпрысков каждая мелочь – чудо из чудес, но мы лжем себе. С маленькими детьми скучно, и скуку эту никто не осмеливается назвать своим именем. Я хочу выйти из тени, забраться на самую высокую в стране детскую горку и провозгласить миру: «С маленькими детьми скучно!» Конечно, родители изобразят потрясение и негодование, в сотый раз толкая качели, но в глубине души они испытают огромное облегчение – у них появился единомышленник. И чувство вины, которое жгло их, испарится без следа. И все поймут, что они отнюдь не жестокосердые монстры, а всё дело – в детях. С маленькими детьми скучно.
Терпеть скуку – не то занятие, которому я люблю предаваться. Если мне надоедает отпуск, я возвращаюсь домой. Если наскучивает фильм, я прокручиваю кассету вперед. Как было бы здорово иметь пульт для управления детьми: нажал на кнопочку – и пара лет осталась позади. К четырем-пяти годам с ними станет гораздо интереснее. Катерина терпеливее меня, она не против подождать несколько лет и увидеть, как сторицей возвращаются любовь и испоганенное время.
Я прошел в туалет и спросонья попробовал было поднять сиденье унитаза, пока не вспомнил, что в этом доме сиденье всегда поднято. Я старался не думать о Катерине. Я же сейчас отдыхаю от семьи. Моча отдавала серой, и затхлый запах напомнил мне, что накануне вечером я ел спаржу. Катерина приготовила ужин – она знает, что я люблю спаржу. Даже моча напомнила мне о ней.
Должно быть, сегодня она встретится с одной из мамаш, с которой познакомилась в прогулочной группе, куда водит Милли. Катерина любит описывать разновидности мамаш. Одна мамаша страдает чувством вины из-за того, что целыми днями пропадает на работе. Она так радовалась в тот день, когда смогла привести своего ребенка в прогулочную группу, что заглушила всех своим пением: «Колеса у автобуса все крутятся и крутятся». Другая мамаша – домохозяйка: прежде она делала успешную карьеру в бизнесе, но затем с таким же рвением погрузилась в пучину материнства. Вместо того, чтобы повышать свой материнский статус постепенно, она каждый год производила на свет очередного ребенка и потому чувствовала превосходство над остальными женщинами. А еще есть мамаша сатаны, которая совершенно не сознает, что породила самое злобное существо во вселенной; глупая женщина весело болтает с вами, пока ее двухлетнее чадо колотит по лицу вашего малыша. Временами сатанинская мамаша восклицает: «А-ах-х. По-моему, они прекрасно ладят». Есть еще эко-мамаша, которая тихо и спокойно объясняет вашему ребенку, почему не следует говорить с полным ртом – а ее собственный четырехлетний отпрыск еще сосет грудь.
Катерина подружилась со всеми. Меня всегда впечатляло, как легко женщины становятся подругами. Заглядывая на детскую площадку, я ловил себя на том, что кружусь в изощренном родительском танце, ненавязчиво пытаясь оттеснить своих детей от других ребятишек, находящихся под наблюдением отцов – иначе нам грозит такая глупость, как разговор ни о чем. Даже если общение оказывалось неизбежным, мы все равно не говорили напрямую, но использовали детей как посредников. Поэтому, если Милли намеренно загораживала горку, мое извинение перед отцом другого ребенка заключалось в том, что я громко произносил: «Съезжай, Милли, пусть другая девочка тоже съедет».
А другой папаша давал мне знать, что все в порядке, следующими словами: «Не подталкивай девочку, Элли. Пусть она съедет, когда захочет». И два взрослых мужика старательно прятали глаза. А на другом краю детской площадки его жена вовсю обсуждала с моей женой, как скоро после родов они возобновили половую жизнь.
Как-то раз я вдруг обнаружил, что регулярно общаюсь с супружескими парами, с которыми мы познакомились через наших детей. Катерина и другие мамаши болтали без остановки, наши дети были одного возраста и потому довольно играли вместе, а мы с остальными отцами не имели ничего общего. В
