Снова зазвонил телефон, но это была не раскаявшаяся Катерина, а банковский клерк, и я заорал на этого назойливого мудака:
– Пошел вон, мудак!
И повесил трубку, но через полчаса гаденыш опять позвонил и голосом, сочившимся самодовольством закоренелого нациста, сообщил, что мне отправили письмо, где указано, что банковские поверенные уполномочены изъять мою собственность. Итак, скоро я лишусь и дома. Я уговаривал и объяснял, я твердил, что дом – это единственный шанс вернуть семью, что у меня двое маленьких детей и скоро будет третий и что их мать оставила меня и живет со своими родителями, но она не может оставаться у них постоянно, только не с ее мамашей, которая вечно твердит, что ее внуки до сих пор некрещеные, так что в конечном итоге моей жене придется вернуться домой, и тогда мы помиримся, и она увидит, что я изменился, и мы снова будем вместе. Но все это возможно, только если у меня останется дом, если ей будет куда вернуться, а потому именно сейчас нельзя отбирать у меня дом. Банковский клерк слушал молча и терпеливо. После чего сообщил, что банк начал процедуру отчуждения моей собственности.
Глава десятая
На этом месте мог быть ты
– У вас не найдется немного мелочи? Простите, вы не найдете для меня немного мелочи?
Изо дня в день я невозмутимо проходил мимо бездомного, чей голос подпевал музыке лондонских улиц. Но лишь сегодня меня поразила мысль, что я равнодушно прошел мимо такого же, как я, бедолаги. Вернулся и положил пять фунтов в импровизированную картонную копилку. Пять монет! А ведь этот бездельник даже не удосужился обзавестись собачонкой с печальными глазами.
Я слегка разозлился оттого, что получатель платежа не рассыпался в благодарностях от моей чрезмерной щедрости и даже не выказал никакой радости. За пятерку ждешь как минимум угодливого «спасибо», но лучше – письма с отчетом о том, как, куда и зачем были потрачены твои деньги (в конце письма я не прочь увидеть постскриптум с просьбой оформить свои подношения в виде соответствующего обязательства, скрепленного печатью). Но нищеброд, похоже, решил, что я ничем не отличаюсь от прочих богатых и чистеньких счастливчиков, шныряющих мимо него. Наверняка подумал, что у меня имеется прекрасный дом, довольная жена и все остальное, чему он так завидует.
Я только что отнес в банк ключи от своего дома. Явился в местный филиал, выстоял очередь к окошечку и протянул ключи девушке.
– Подождите, я лучше приглашу управляющего, – сказала она.
– Нет, все нормально, бумаги уже у него. Я не могу задерживаться. Мне еще надо найти место для ночлега.
– О… Вы не хотите ничего сообщить?
– Хочу. У вас внизу барахлит унитаз. Нужно один раз спускать воду плавно, а потом еще раз, но резко.
Девушка непонимающе смотрела на меня, но когда я собрался уходить, вспомнила сценарий:
– Спасибо, что воспользовались нашими услугами, мистер Адамс. Желаю приятно провести день.
– Спасибо. Вы очень добры! – крикнул я через плечо.
Я вышел на улицы Лондона, не зная, куда идти теперь. И пустился куда глаза глядят, все глубже и глубже погружаясь в сюрреалистические переживания. Обычно ходьба по тротуарам означает бесполезное времяпрепровождение – пауза между эпизодами жизни, – но теперь у меня остался один тротуар. Я потерял смысл. Мусорный бак имеет смысл – он нужен для того, чтобы в него бросали дрянь. И ограждения вдоль улиц имеют смысл – они нужны для того, чтобы не люди не кидались под машины. Но какой смысл во мне? Я – ничто, которое плетется в никуда. Кому и для чего я нужен?
Я стоял на улице, разглядывая клубки старых магнитофонных пленок, запутавшихся в оградах – узкие блестящие ленточки коричневого цвета, сплетенные ветром. Наверное, на этих пленках записана музыка, ее кто-то сочинил, оркестровал, аранжировал, а теперь музыка развеяна по ветру и никому не нужна. Шла запись, шла, а потом оборвалась. Отныне у меня прорва свободного времени, вот только свобода катастрофически упала в цене. Я больше не крал свой досуг сладкими аппетитными кусочками, нет – досуг придавил меня пожизненным сроком. В руке я держал дорожную сумку – немного шмотья, зубная щетка, бритва и путеводитель по Лондону «Тайм-аут». Все остальные мои вещи, как и прочее содержимое нашего дома, хранились в соседском гараже.
– О-ох, как вам повезло, что у вас холодильник с таким большим морозильником, – похваливала престарелая миссис Конрой, пытаясь заразить меня оптимизмом, когда я вез холодильник к ее дому.
Мягкие игрушки отправились в пластиковые пакеты для мусора, телевизор завернули в одеяло и положили в кроватку Альфи. Перевозка остальных вещей заняла у меня два дня. К тому времени, когда я покончил с барахлом, соседский гараж походил на наш дом, только раздавленный землетрясением. Миссис Конрой любезно сказала, что я могу держать вещи сколько понадобится. Клаус с Гансом съехали – вернулись к себе в Германию, – поэтому гараж никому не требовался. Миссис Конрой выделила мне коробки для личного скарба, угостила чаем с сандвичами и вручила ключ от гаража – чтобы я в любой момент мог забрать вещи. Она не спрашивала, как вышло, что я просрочил выплаты по кредиту. Лишь однажды намекнула на случившееся – когда я запер гараж и поблагодарил ее. Миссис Конрой грустно посмотрела на меня, ободряюще улыбнулась и сказала:
– О-ох, вам не поздоровилось.
И вот я брел по Верхней Кэмден-стрит, сжимая в руках те жалкие остатки вещей, что не поместились в гараже миссис Конрой. И вдруг поймал себя на том, что с повышенным интересом разглядываю пластмассовые безделушки в витринах благотворительных лавок. Я миновал галереи игровых автоматов – название «Куча удовольствия», судя по постным серым рожам внутри, выглядело некоторым преувеличением. Агентства недвижимости рекламировали семейные гнездышки со всеми удобствами, строительные общества предлагали в полплевка получить заем на жилье.
О невыплаченном кредите Катерина знала из моего письма к отцу, но я все равно поднял эту тему в те томительные и беспросветные часы, что мы проводили у качелей на промозглом ветру. Когда я говорил о пустяках, Катерина отвечала односложно, и чтобы растопить лед, я завел беседу о грядущей потере дома.
– По-моему, банк собирается изъять наш дом, – объявил я.
Разумеется, я не рассчитывал, что Катерина упадет ко мне в объятия, но ничего лучше для дружеской
