— Я вас вполне понимаю. Добротное здание, долго простоит. И через двести лет будет таким же. Всякому, даже неопытному человеку видно, как здесь все продумано и сколько вложено средств. — Хиббард встал.
— Хотите посмотреть дом? — спросил Джордж.
— Мне уже давно пора бы ехать, и все же — да, с удовольствием взгляну, как вы тут живете. — Хиббард улыбнулся. — Эти горгульи на камине — чертовски зловещие бесенята, верно? Но смешные.
— Я все думаю, можно ли доверить вам одну тайну. Вероятно, можно. Вы ведь состоите в клубе фарфорщиков, не так ли?
— Состою.
— И, наверно, в других обществах, где не принято рассказывать о том, что в них происходит?
— Конечно.
— Хотите быть посвященным в тайну, которую будем знать только мы с вами?
— Если вы во мне уверены. Я умею хранить тайны, но вы-то об этом не можете знать.
— Инстинктом угадываю, — сказал Джордж Локвуд. Он подошел к входной двери в кабинет и повернул в замке ключ. — Теперь возьмитесь рукой за вторую фигурку справа.
— Вторую справа, — повторил Хиббард.
— Поверните ее так, как поворачивают дверную ручку.
— Очень легко поворачивается. Что дальше?
— Дальше — ничего, если вы не толкнете фигурку.
— Вы хотите, чтобы я толкнул ее?
— Да.
Хиббард сделал так, как ему сказали, и панель в стене поднялась, открыв доступ к потайной лестнице.
— Великолепно! — воскликнул Хиббард. — А куда она ведет?
— Наверх — в стенной шкаф моей спальни и вниз — в подвал.
— О, как забавно! И никто о ней не знает? А плотники?
— Плотники — итальянцы из Нью-Йорка. Первоклассные мастера. Они не могут не знать, но им нет никакого смысла рассказывать.
— В идеале, конечно, вам лучше было бы их прикончить, засунуть трупы в мешок и сбросить в Большой канал.
— В идеале — да, но наш канал для этой цели непригоден.
— Есть и другие сложности. Какой цели должна служить эта лестница?
— Пока не знаю. Даже не могу сказать, зачем я велел ее построить.
— Ваши слуги, конечно, ничего о ней не знают?
— Даже жена не знает.
— Зато я теперь знаю, — сказал Хиббард. — А панель можно задвинуть изнутри?
— Да. И фигурка займет прежнее положение.
— Знаете, о чем я подумал, глядя на эту лестницу?
— О чем?
— О шкатулках, которые давали нам в школе святого Варфоломея.
— Они-то и натолкнули меня на мысль соорудить эту лестницу. В школе у меня тоже была шкатулка, только не совсем такая, как у других. По моей просьбе один столяр, старый немец из Пенсильвании, сделал в ней второе дно, и я прятал под фальшивым дном деньги.
— Вопреки правилам, — сказал Хиббард.
— Да. Зато, пока я учился в школе, у меня всегда были при себе наличные деньги.
— Откровенность за откровенность, мистер Локвуд: я делал то же самое. То есть тоже хранил деньги в тайнике. Все время, пока учился в школе. Но не в шкатулке. В ваше время ученикам вообще не разрешалось иметь деньги. Нам же сделали некоторое послабление, но все равно мы имели право получать не больше полутора долларов в неделю. Мне это правило не нравилось, поэтому я нарушал его все шесть лет.
— Где же вы прятали свои деньги?
— В разных местах. Один год я держал двадцать долларовых бумажек в переплетенных старых «Протоколах конгресса». Потом я хранил их в скворечнике на дереве за старой котельной. Отверстие в скворечнике я закрыл металлической сеткой, чтобы там не поселились птицы. Однажды положил деньги в банку из-под табака «Принц Альберт» и спрятал ее за доской объявлений на лодочной станции, но там их кто-то обнаружил. Двадцать пять долларов. Потом я придумал ловкий ход. Это была самая остроумная мысль из всех, какие когда-либо приходили мне в голову. Я вложил деньги в конверт, на котором не было ничего написано, и сунул его в отделение на доске для корреспонденции, где лежала моя почта. Его мог взять любой человек, но никто не взял. Он ни у кого не вызывал любопытства. Простой, дешевенький конверт. Будь на нем моя фамилия или чья-нибудь еще, кто-то, может, и соблазнился бы. Но он был настолько невзрачен, что никто его не тронул. Так, по крайней мере, мне казалось.
— Очень остроумно, — сказал Джордж Локвуд. — Как вы думаете, зачем мы тратили на это столько энергии? Деньги-то мы все равно не могли израсходовать, не рискуя выдать себя, — даже в ваше время.
— Что касается меня, то я знаю, зачем я это делал. У вас, возможно, была другая цель, я же задался целью перехитрить всех — и учителей, и товарищей по школе.
Джордж кивнул.
— И я этого хотел.
— Шкатулки удовлетворяли в нас потребность остаться наедине с собой. Правда, некоторым из нас хотелось еще большего.
— Чего же, например? Чего вам хотелось?
— Возможности быть совсем одному. Некоторые мальчики у нас в школе стеснялись ходить по малой нужде а присутствии других. Лично для меня это была не проблема, но мне всегда хотелось иметь что- нибудь сугубо свое, принадлежащее только мне. В школе это были спрятанные деньги.
— А в колледже?
— Собственная квартира — та, где я по сей день живу. Только в бытность мою студентом родители о ней ничего не знали. Теперь они, разумеется, знают, но она остается моей. В ней нет ни одной вещи, которая не принадлежала бы мне или которую бы мне кто-то дал. Переуступив ее порог, я могу отгородиться от всего мира.
— Что вы далеко не всегда делаете, — сказал Джордж.
— Верно, не всегда. В ней побывало немало посетителей, но все они потом уходят. Около двух лет назад я купил весь дом, а со временем куплю и оба соседних дома.
— Таким образом, вы можете не сдавать квартиры тем, кого вы не знаете.
— Наоборот: тем, кого я знаю, я не сдаю квартир. То есть тем, с кем встречаюсь в обществе. Все мои жильцы — чужие люди, и, естественно, они не знают, что я — владелец дома. Так будет и впредь.
— Собственное королевство на Бикон-хилле, — заметил Джордж.
— Со временем я приобрету и дома, расположенные позади моего, и таким образом полностью избавлюсь от любопытных глаз, — сказал Хиббард. — Но у меня нет потайного хода. Вы подали мне мысль.
— Мой маленький секрет очень скромен по сравнению с вашим, — сказал Джордж. — Полагаю, со временем вы станете владельцем целого квартала.
— Возможно. Но дело не в том, мал или велик секрет. Ваш потайной ход доставляет вам такое же удовольствие, какое мои дома доставляют мне.
Джордж кивнул.
— Да. Я очень быстро полюбил этот дом. Он уже приобрел характер, хотя обычно на это требуются годы. Когда его строили, я неотступно следил за каждой мелочью. И вот когда мы уже были почти готовы к переезду, здесь произошло несчастье. — И Джордж коротко рассказал о мальчике, напоровшемся на пики, которыми утыкана ограда.
— Хорошо еще, что вы не суеверны, — сказал Хиббард.
— Нисколько, — сказал Джордж. — Если, конечно, не считать суеверием веру в дурное
