Поль и быстро уезжает, увозя с собой свое семейство.
— Ну и дела: видок у него такой, словно он репей проглотил, — удивляется Иветта, вкатывая мою коляску в дом.
Репей? Куда там — целую горсть репьев; и, по-моему, это только начало: Элен, похоже, завелась не на шутку!
Дождь, дождь, бесконечный дождь. Честно говоря, я люблю вслушиваться в его мерный шум — хоть какое-то занятие. Однако прочий мир только и делает, что ругается да проклинает все на свете. И в первую очередь — Иветта, которую замучил ревматизм.
Аромат кофе. Иветта садится рядом со мной, разворачивает газету. Дождь за окном явно усиливается.
— Вы только послушайте, что я вам сейчас прочту!
Я совершенно с тобой согласна, Иветта. Тем не менее причина тому, безусловно, есть. Что ж, подождем результатов анализа.
Звонит телефон. Иветта с трудом поднимается с места.
— Алло? А, здравствуйте, Стефан. Да, она здесь. Да, да, сейчас я передам ей трубку. Это Стефан, он хочет поговорить с вами.
Довольно быстро трубка оказывается у моего уха.
— Алло, Лиз?
Поскольку я, естественно, ничего на это ответить не могу, он продолжает:
— Я хотел вам сказать… Не верьте тому, что вам будут обо мне говорить. Послушайте, я не могу вам сейчас всего объяснить, но у меня, оказывается, есть враги, и мне придется срочно уехать. Так что целую… Я… я люблю вас, Лиз. Прощайте.
И все — он повесил трубку.
— Он повесил трубку? — осведомляется Иветта, честнейшим образом все это время державшаяся на некотором расстоянии, дабы не подслушивать наш разговор.
Я приподнимаю палец.
— Все в порядке?
Я опять приподнимаю палец. Хотя все явно не в порядке — что он такое имел в виду? Я определенно ничего не понимаю. А мысль о том, что этот чокнутый еще и влюблен в меня, кажется мне малоутешительной.
Сегодня ночью я плохо спала. Внезапно поднялся ветер — сильный, порывистый — словно черти разгулялись. Так что всю ночь я вновь и вновь прокручивала в голове известные мне факты, а в результате лишь схлопотала хорошую мигрень.
Ну как сказать «у меня болит голова», если только и умеешь что приподнимать палец? Да никак. А значит, никакого тебе аспирина. Значит — глухая боль во лбу, шум дождя за окном и завывания ветра; все это здорово сгодилось бы для какого-нибудь фильма ужасов. Хлопает входная дверь.
— Ну и погодка! Я промокла насквозь! Сейчас приготовлю нам обеим хороший горячий травяной отвар.
Фу, гадость какая.
— Хороший, крепкий отвар вербены… Это придаст нам сил.
Фу, гадость. Умоляю: рюмку кальвадоса!
— Специально купила газету, чтобы узнать, нет ли чего новенького. По телевизору никаких подробностей век не дождешься.
А вот это неплохо! Я вся обращаюсь в слух.
— Так, воду на огонь поставила. Ну-ка, посмотрим… Где же мои очки?
Уверена — они, как всегда, висят у тебя на груди, на шнурочке.
— Совсем сдурела! Вот же они, у меня на груди.
Значит, я оказалась права. Иветта принимается просматривать газету:
— Наводнения… Боснийские сербы… Матч Франция-Болгария… План Вижипирата… Реконструкция собора… А, вот!
Иветта поспешно бросается к телефону. Бедная Элен! Все эти новые преступления и поднявшийся вокруг них шум, должно быть, вынуждают ее вновь и вновь переживать гибель Рено. Нечто вроде бесконечно повторяющегося кошмарного сна. И с родителями других жертв наверняка происходит то же самое. А хуже всего то, что человек, совершивший все эти преступления, действительно существует. Ведь за без конца повторяемым словом «садист» скрывается некое вполне реальное существо: оно разговаривает с людьми, ест, шутит, работает — как ни в чем не бывало. Человеческое существо, способное задушить ребенка и вырвать у него глаза или сердце! Ну зачем Иссэр рассказал мне об этом? Я прекрасно обошлась бы и без таких подробностей!
— К ним сегодня заходил инспектор Гассен. Попросил зайти в участок завтра утром взглянуть на найденную одежду — вдруг они ее опознают. Вообще к следователю — мадам Бланшар — вызвали родителей всех жертв. А еще инспектор попросил Фанстанов назвать имена всех их друзей, подходящих под описание преступника, приведенное в газете. Им пришлось назвать Стефана. Элен, похоже, вконец вымотана. Сказала, что ей хотелось бы, чтобы все поскорее кончилось. Следует заметить, что я хорошо понимаю ее.
Пять убийств в течение пяти лет: Виктор, Шарль-Эрик, Рено, Микаэль, Матье. Тела четверых чудовищно изуродованы. До последнего времени интервалы между убийствами были довольно длинными. С 93-го по 95-й — ни единой жертвы, и вдруг… Что же такое произошло за последние шесть месяцев? Убийца словно с цепи сорвался. Почему? Неужели из-за моего знакомства с Виржини? Да, Виржини определенно являет собой нечто вроде ключа к этой тайне, знать бы только, в какую замочную скважину вставить этот ключ. А еще эта одежда, брошенная в сарае… Убийца непременно должен был подумать о том, что ее там довольно скоро найдут. И кто звонил в жандармерию? Ведь тот пресловутый телефонный звонок был, между прочим, анонимным… Так кто же все-таки звонил? Некий свидетель, видевший, как убийца входил в сарай?