— Вот дерьмо!
— Полностью с вами согласен, господин Феллегара. Именно поэтому нам крайне необходимо поговорить с человеком, который видел его последним, — не унимался полицейский.
Дамьен отвел взгляд:
— Да, а что с тачкой? Надеюсь, в мегаполис наш ее не угнали?
— Кому придет в голову Марсель таким барахлом забивать? Надеюсь, вы поможете нам заполнить пробелы.
Забитый по камилавку, Марсель опустился на лавку перед агентством «Эр Франс». Еще бы: так нагрузиться за обедом да еще в кисель рассадить ноги новыми ботинками! Работа закончилась, и Макс наконец-то отправился к своим ненаглядным дискам. Марсель с трудом поднялся — на обратном пути Надья велела купить хлеба.
— Здорово, Марсель! Чего такой замученный? — раздался голос Жан-Ми, который только что заступил на работу в баре.
— Ноги болят, — ответил Марсель. — А ты как?
— Нормально. Едешь на острова в воскресенье?
— Не знаю. Все от работы зависит — у нас тут запарочка небольшая.
— Эй, ты нас не собираешься новым маньяком порадовать? Хватит с нас прошлогоднего! Черт, стоит только подумать…
Он замолчал, мрачно погрузившись в воспоминания. Марсель, оставив реплику без ответа, нахлобучил каскетку:
— Ладно, до скорого. Созвонимся.
— Пока!
В булочной хлеб закончился. «Извините», — отрезала продавщица, будто бы вопрошая: где ж тебя раньше носило, голова садовая?
Супермаркет закрылся, и под его навесом затрещала неумелая барабанная дробь. Это был клошар Иисус в поношенных джинсах. Прикрыв глаза, с развеваю щимися на ветру патлами, он истово колотил по своему тамтаму. «На хлеб бомжу!» — гласила табличка у его ног. Марсель кинул ему предназначенные на хлеб деньги и подскочил от неожиданности: кто-то хлопнул его по плечу.
— Don't move! — заорал ему в ухо здоровенный американец в ярко-желтых шортах, потрясая фотоап паратом. — Please, Mister Police, I take photo, OK?
— A? — удивился Марсель.
Иисус открыл затуманенный эфиром глаз.
— Photo… You… он…
Из обрывков слов и мимики американца Марсель понял, что от него требуется еще раз кинуть Иисусу мелочь.
— Сувенир! — присовокупил турист с чарующей улыбкой.
— Нет времени, — проворчал Марсель, удаляясь вопреки призывам американца, перед которым, кажется, уже маячила Пулитцеровская премия. — И денег тоже нет!
Оправившись от потрясения, он вошел в свой дом, захлопнув облупившуюся дверь перед носом настырного туриста. Интересно, что этот наглец себе вообразил? Что здесь Голливуд? Что Марселю платят зарплату за оживление местного колорита и теплые воспоминания of France? Может, перед ним еще всей семьей попозировать: Марсель — с длинным батоном под мышкой, Надья — в чадре? Этакая «гостеприимная Франция»? Увольте!
Раздосадованный американец сделал еще несколько Снимков Иисуса. Тот любезно позировал: чесал бороду, пальцы ног с трауром под ногтями… даже задницу — и ту почесал, сжимая свободной рукой горлышко литровой бутылки с перегревшимся пивом. Просто Калькутта какая-то! Вдруг Иисус вздрогнул и стремительно обернулся: на том конце улицы маячила и определенно его разглядывала чья-то тень. Тень, от которой исходила такая стужа, что у него вмиг промерзло все нутро. Но тень тут же исчезла за кузовом грузовика. Американец сунул ему двадцатифранковую бумажку — жмот!
Иисус вновь забил в тамтам. Теперь его взгляд блуждал где-то вдали, блуждал, не замечая человека с сияющими глазами, который был здесь и смотрел на него, тихонько царапая длинными пальцами зассанную стену.
Папаша-Консервы-Вскрой! Пляс начинается твой! Мир в алый цвет облачи…
Кажется, ОН. Кажется, этот самый клошар и есть ОН. Но есть только одно средство узнать. Ему нельзя ОШИБИТЬСЯ. Он уже много ошибался. Но в ЕГО пользу говорят все знаки. Время пришло. Уже были ПОТОПЫ и УРАГАНЫ. Земля теплеет, ведь ОН снизошел через озоновый слой, и земля СОДРОГАЛАСЬ. Да, да, произошло ПРОХОЖДЕНИЕ. Впереди — апокалипсис и СУД. Поэтому ОН пришел за своими.
ОН — здесь, ОН — среди них, и найти ЕГО должен он, Папа-Вскрой-Консервы.
Он просунул руку под плотный серый свитер и потуже ввернул в живот засаженный туда гвоздь — короста растрескалась. Затем еще раз проверил кнопки, которыми были утыканы его предплечья. Из-под кнопок, впитываясь в хлопковую подкладку, потекли ручейки теплой крови.
«Они» — те, кого он ОТКРЫВАЛ, — тоже истекали кровью. И еще сильно кричали. То есть пытались кричать — им мешал кляп из скомканной тряпки, пропитанной бензином. В них не было никакого достоинства. Они тупо валялись внутри его челнока, скользившего по глади ночного моря. Потом, они постоянно теряли сознание — никакие ведра с водой не помогали. САМОЗВАНЦЫ, симулянты — вот кто они такие. Он выбрасывал их в морские ГЛУБИНЫ. В порт он возвращался на веслах, заглушив мотор, — ТИХО, как рыба, рассекающая волны. Ставил баркас на место, а ключ оставлял в небольшом люке у румпеля. Он очень любил эту лодку. В ней он не раз наслаждался рыбалкой. Он очень любил рыбалку. Любил, как трепещет в руках рыба. Любил ее ОТКРЫВАТЬ, ЧИСТИТЬ.
А вот людей ловят не на крючок — их ловят на УКОЛ. Утыкаешь иглу в яремную вену и говоришь: «Это — цианид. Дернешься — покойник!» О цианиде знают все. даже НЕДОТЕПЫ, — хоп, и они в ТЕЛЕЖКЕ, оставленной ему Грэнни[14] перед ее ПРОСТИ-ПРОЩАЙ. На ней он отвозил их к лодке для ИСПЫ ТАНИЯ ИСТИНЫ.
Он снова сосредоточился на Иисусе. Да, скорее всего именно этот барабанщик, наконец-таки, и есть ОН.
Стоя перед зеркалом в своей крошечной ванной без окошка, Лола Тинарелли спокойно опробовала только что купленные румяна, совершенно не осознавая присутствия в своем подсознании «зайца».
Делать ей больше нечего! Мазаться с таким шнобелем, да еще и с компрессом! Давай-давай! У нас с тобой еще тушь есть коричневая и крем из артишока на утренней росе. Женщины, женщины! Нашли на что время тратить! С другой стороны, как ни крути, а клиента, его тоже завлекать надо! Конкуренция! Тут ведь тот же рынок: «Треска! Треска! Свежайшая треска!» Может, лучше в псину какую-нибудь переселиться? Хотя… нет — их бьют часто, и не пописать по желанию. Вот в кошку — это да! Обыкновенная кошка — гроза крыс, бич голубей, истребительница ящериц!
Днем ей пришлось работать на два фронта: перечитывая различные показания, сообщения судмедэксперта и лабораторные данные, она в то же время поминутно норовила увильнуть от вездесущих клешней капитана — не человек, а Шива какой-то: сам — один, а рук — двенадцать! Чуточку расслабиться удалось только под вечер. Во рту Шукруна обнаружили въевшийся бензин. Что это — морской осадок или какая-то затея убийцы? В результате долгого пребывания жертв в воде было неясно даже то, разрезали их ante или post mortem[15] после смерти (лат.).]. А ведь это совершенно разные вещи. Одно дело — убийца, действующий спонтанно: в этом случае он скорее всего проживает где-то на берегу моря и набрасывается на невинных прохожих импульсивно — в зависимости от своих нарциссически-сексуальных галлюцинаций. И совершенно другое дело — преступник сверхосторожный, который выслеживает свои жертвы с учетом высокой степени риска, ради какого-то безумного удовольствия.
Лола отложила румяна и взяла губную помаду. Макияж помогал ей сосредоточиться. К тому же выглядела она действительно неважно.
Бантик бы лучше на губах развязала, а уж потом красилась. Нет, эта шлюшка сама поимеет Жато!
Она промокнула губы салфеткой и взглянула на красный отпечаток. Кровавый поцелуй… Интересно, этот
