Да, сейчас я бы очень хотела вытянуть пальцы, чтобы вцепиться ими тебе в лицо и заставить тебя замолчать. Мне и так гадко, а тут меня еще будут учить. Интересно, хоть кто-нибудь понимает, что я вынуждена постоянно все держать в себе, словно боксер, отупевший от града ударов?
— Не могу понять, — говорит Летиция, — почему Вор отправился смотреть соревнования в Ла Колмиане, переодевшись в форму инструктора?
— Может быть, это вовсе не Вор. Магали просто решила, что узнала друга Элиз, — отвечает ей Жюстина тоном терпеливого, но доведенного до крайности учителя.
— Мы каждый день видим инструкторов в деревне, и она никогда ничего такого не выдумывала, — замечает Летиция.
Потому что Магали, как и все мы, воспринимает человека в целом — его комплекцию, его рост, его манеру держать себя, и ей не обязательно подробно рассматривать его лицо, чтобы понять, кто перед ней. Когда я была зрячей, то могла узнать человека по плечу, по руке, по походке и так далее. Значит ли это, что на пленке — действительно Вор? А если он носит форму инструктора, значит ли это, что он — действительно инструктор? Такое впечатление, что я бесконечно задаю себе одни и те же вопросы. Как хорошо, что это не я писала о деле Буасси, читатели умерли бы со скуки.
И тут я думаю о том, как будет счастлива моя авторша, узнав, что я снова влипла в дело об убийствах. Алле-гоп, предвидится хороший тираж! Новые приключения мешка с картошкой на колесиках. Можно выпустить целую серию: «Элиз в Конго», «Элиз в Сербии», «Элиз и сигара сторонников интеграции», «Кто наступил на Элиз»…
А если я умру, цифры продаж только увеличатся. «Подлинная и трагическая история Элиз Андриоли, заживо съеденной снежным каннибалом!». В привлекательной обложке.
К счастью, никто не догадывается, о каких ужасах я думаю, сидя одна-одинешенька в своем уголке. Я чувствую такую горечь, словно выпила хинную настойку. Или, учитывая место действия, настойку из корней горечавки.
— Мадам Франсина, — говорит вдруг мадам Реймон, — пришел отец Клари, по поводу масла и сыра.
— Иду.
Отец Клари? Священник продает молочные продукты?
— Пойдемте со мной, Иветт, — продолжает Франсина, — он привозит с пастбища натуральные продукты. Молоко, и альпийский мед, ослиную колбасу…
Так он пастух! Как и дядя несчастной Сони? Я нажимаю на электрический рычаг кресла и еду на голоса. Я постепенно привыкаю к новому помещению и уже могу передвигаться в нем самостоятельно. Преодолеваю порог кухни без особенных неприятностей (синяк на колене). Поток свежего воздуха — наверное, открыта балконная дверь. Они разговаривают. Хрипловатый мужской голос с сильным акцентом. Восторженный голос Иветт, она выражает готовность питаться козьей простоквашей с лавандовым медом до конца своих дней. По крайней мере, без подарков мы не вернемся. Если мы вообще вернемся.
Слышу, как отец Клари говорит:
— А для бедной дамы? Возьмите ей немного молодого козьего сыра с зеленым перцем, ей пойдет на пользу.
Я понимаю, что речь идет обо мне, и, пока меня еще не накормили молодым сыром, хватаюсь за блокнот:
— Ах! Вы к тому же и не говорите! Ну, впрочем, учитывая, что чаще всего мы говорим глупости…
Я снова трясу листочком.
— Ах, да, бедняга Моро! — лаконично отвечает он.
— Кажется, он умер полгода назад? — спрашивает Иветт.
— Скоро семь месяцев. Он ушел со стадом в сторону Эгюий. Через неделю овцы вернулись обратно с собаками. Без Моро.
— Ну, а вы сообщили в полицию?
— Какая полиция? Я не спускался. Я искал две недели. Я знаю горы получше жандармов.
— И… ?
— Он упал в расселину. Умер на месте, бедный старик. Его наполовину обглодали волки.
— Волки! — восклицает Иветт.
— Ну да, тут недавно появились волки, пришли из Италии. Эти мерзавцы у меня десяток овец сожрали. Когда я спустился, я сообщил и полиции, и его племяннице, этой шлюшке.
— Господин Клари!
— Что, «господин Клари»? Шлюшка — она шлюшка и есть. Пусть даже и славная шлюшка, как эта малышка, упокой Господь ее душу.
Думаю, что он крестится, а я тем временем пишу, как могу быстро:
— Вы племянница Фернана? Еще не хватало! Ну, он и прохвост! Мы вместе славно погуляли, когда были помоложе. Теперь этот Фернан настоящий господин. Да вы и вправду похожи!
— Ага! Я принес ей от старика фетровую шляпу и резную палку из оливкового дерева.
Это движимое имущество вряд ли может считаться достаточным поводом для убийства. После обмена любезностями Клари откланивается: его ждут другие клиенты. С ним уходит целая жизнь — выжженные солнцем альпийские луга, серые камни, катящиеся по плотному снегу. О, воспоминания о прогулках по горам, о ледяных горных речках, о дрожании воздуха, наполненного пением цикад!
Иветт складывает покупки. Я переезжаю в гостиную, устраиваюсь перед большим окном. Это мой любимый уголок, мне кажется, что отсюда я вижу, что происходит, что здесь я ближе к свету. Как угнетает вечный мрак! Как будто находишься в комнате с вечно закрытыми ставнями. Там пахнет затхлостью, болезнью. Я делаю несколько глубоких вдохов.
— Ку-ку! Они дали мне кассету! «Счастливчик Люк. Быстрее собственной тени»!
Магали сует что-то мне под нос, чуть не раздавив его.
— Потише, юная барышня! — говорит Шнабель, отодвигая ее. — Она перевозбуждена, — объясняет он мне.
— Макдо! — кричит Магали. — Много, много!
— Хм, пришлось остановиться в Макдональдсе, малышка умирала с голоду.
— Картошка! Три порции для генерала!
— Вы скрыли от нас повышение, Шнабель! — усмехается Лорье.
Шнабель бормочет что-то неразборчивое.
— Она ничего не будет есть за обедом, — сетует Франсина. — Где Ян?
— Ему захотелось побыть в тишине, он пошел скатиться разок с горы, — отвечает Лорье уже без смеха. — Не очень-то мы продвинулись, — объясняет он мне. — Иветт вам объяснила?
Я поднимаю руку.
— Я послал двух своих людей в лыжную школу, чтобы они взяли списки всех служащих и их фотографии, — продолжает он. — Но не думаю, что это нас куда-то выведет.
Блокнот:
— Ну… Думаю, что ее можно сделать и самостоятельно. Достаточно вышить синим «Лыжная школа Кастена» на спине красного комбинезона и приклеить эмблему на рукав.
Я плохо представляю себе, чтобы Вор мог сам сделать такое. Он что, пошел к вышивальщице? Надо бы выяснить. Пишу свой вопрос.
— Вы правы, это надо проверить. Кроме того, я забыл вам рассказать об отчете, касающемся этой Эннекен. Она из Антрево. Ей двадцать девять лет. Урожденная Гастальди. Из очень хорошей семьи банкиров. В девяностом — двяносто втором годах была замужем за неким Эннекеном, каковой Эннекен в конце девяносто второго года умер от передозировки. Он и Марион пили и постоянно кололись. В девяносто третьем ее уволили с должности кассирши. Со всех дел она перестала оплачивать квартиру, и через шесть месяцев ее выселили. После этого она исчезла из города, и ее следы теряются.
И через шесть лет ее находят мертвой в Антрево.
Блокнот:
