– Ну ладно, не будем терять времени, – остановила их Сэм.
Услышав раскаты грома, Рут подошла к большому углублению в стене. Шла подготовка к Великому Дню. Затрубят трубы, мертвые восстанут, и на Великих Весах будут отделены зерна от плевел. А Герберт? Вернется ли он? При мысли об усопшем супруге ее сердце болезненно сжалось. Она не знала, что вместе с остальными зомби Герберт сгорел в огне Джексонвилля, и полагала, что он продолжает мирно покоиться в их семейном склепе. Но зато она точно знала, что, несмотря на свою любовь к нему, не испытывала желания вновь с ним увидеться. Потому что – и в этом следовало честно признаться – все ее помыслы были устремлены к Кетеру.
Салли застыла на корточках на самой вершине высокой мраморной башни. Как ожившая горгулья, она наклонилась вперед, чтобы наблюдать за полем битвы, и с удовольствием ощущала, что ветер врывается в ее выпотрошенное нутро и овевает приятной прохладой разошедшиеся ребра.
Лебедь-крокодил собрал своих дружков-приятелей и готовился нанести поражение парням, собравшимся напротив. Очень малоприятным парням, собравшимся напротив. По внешнему виду это такие же, как и она, несчастные жертвы. Изуродованные, израненные, изголодавшиеся, измученные… Бабенка, которая без лошади скакала рядом с ними, была устрашающе бледна. Она почти фосфоресцировала. Наверняка ее облучили плутонием. А ее козлиные ноги! Ох, какое несчастье! Салли колебалась, как ей вести себя дальше. Примкнуть к бунтовщикам или воспользоваться заварушкой, чтобы сбежать? Вернуться домой. Приготовить вкусный пирог
Она повернула голову и заметила внизу на террасе две фигурки. Маленький замухрышка и жеманный типчик. Минуту она следила за ними, надеясь, что появится индеец шериф. Вот он – мужик так мужик. Крепкий. Высечен из камня, это точно. Она представила, как сворачивается клубочком в его сильных руках. И тем хуже для Джо, пусть знает, как трахаться с той потаскухой. И какой же надо быть дурой, чтобы убиться, наткнувшись на стену! При воспоминании о мозге, стекавшем по штукатурке стены, она бессознательно облизнула губы.
И вдруг, приняв решение, она грациозно вспорхнула и полетела в эфирной лазури.
Келлерманша, порхающая по воздуху, как какой-нибудь людоедский слон Думбо…[50] «Ситуация не улучшается», – подумал Бадди, укрывшись под гранитным выступом. Если эта сумасшедшая толстуха считает себя птичкой, то она вполне может шлепнуть им на голову мешок гуано.
Услышав шум шагов на эспланаде, Бадди обернулся. Картина стала уже привычной – впереди агент Хейс, за ним агент Вестертон, потом озирающийся с воинственным видом шериф Уилкокс и парнишки, замыкающие шествие. Бадди ощутил прилив уверенности, словно рядом оказались добрые знакомые и родственники. Надежда, внушаемая фараонами! Просто представить себе невозможно.
– Нужно найти главное гнездо, – упрямо проворчал Аньелло, склонившись над парапетом.
– Главное гнездо? – глупо повторил Бадди.
– Как у муравьев, – раздраженно объяснил Аньелло. – Эти вот – просто воины, это только видимая часть муравейника. Необходимо найти гнездо и уничтожить его. То место, где эти твари воспроизводятся и хранят свои личинки.
– Личинки?
– Прочисти уши, Коул! Именно личинки. Знаешь, такие маленькие беленькие штучки, они растут и превращаются в бабочек или в крылатых крокодилов, – прорычал Аньелло, увлеченный своими объяснениями.
Бадди смотрел на него с удивлением. С каждой минутой, проведенной в этом странном месте, Аньелло становился все более язвительным и, не будем скрывать, более умным. И одно это уж не было ли чудом?
– Послушайте, лейтенант, речь идет не только о пришельцах, – вмешался Хейс, который слышал все это. – Речь идет о созданиях, имеющих власть над человеческой жизнью. Нам неизвестно, что может произойти на Земле, если мы разрушим их… гнездо, как вы говорите.
– Экологическая чепуха! И вообще, делайте, что хотите, и перестаньте ко мне липнуть.
– Мне и в голову не могло бы это прийти. Мы пришли посмотреть, что новенького.
– Ну, так приятного зрелища.
Прежде чем удалиться, Аньелло козырнул по-военному. С него хватит всех этих выродков. Он взорвет это местечко, а Бог сам разберется, где свои. Свои – это белые люди арийской внешности, опрятные, коротко стриженные, со светлыми глазами.
В покоях, где отдыхал Кетер, царила тишина. Он положил руку на черное зеркало, в котором отражалась его звездная сущность. Кетер был звездой-карликом, с телом, раскаленным до температуры непрерывного молекулярного преобразования. Газообразное состояние, полужидкое, переохлажденный кристалл – во все периоды жизни его подвижная структура постоянно перестраивалась. И он знал, что Версус подобен ему. Оба родились в результате столкновения Хаоса и Мрака. Нынешние человеческие существа и представить себе не могли, до какой степени греческая космогония была близка к действительности. И сегодня, через миллиарды лет после Большого Взрыва, он жил все в том же герметичном мире, не зная, что его к этому побуждало. Он Бог в масштабах этой галактики, каждую секунду задающийся вопросом, почему он был порожден.
Кетер почувствовал, как увеличивается давление и невыносимая боль пронизывает его энергетические потоки. Его охватила тревога. Он еще раз видоизменился, но это не был обычный органичный цикл, это было нечто, что затрагивало самую глубокую его сущность. Невозможно противиться. Его пронизывали резкие потрясения, и во все стороны сыпались искры. Это случалось и раньше, но сейчас у него было ощущение, что частота потрясений увеличивалась. Он попытался этому противостоять. Тщетно.
То, что в нем было сущностью «Кетер», сжималось, раздавленное чудовищным прессом, парализованное возрастающей болью. Свет вызывал ужас. Он жаждал ночи, глухой, глубокой, а свет был гвоздем, вбитым в его душу. С громоподобным жалобным вздохом он застонал:
