Юстас, а ты ведь знаешь, о призраках только помяни, и все их увидят. Лично я не верю ни единому слову.
Фалконер совсем запутался и попросил монаха объяснить, что он имеет в виду. Тощий лекарь в смущении замахал руками.
— Ах, это просто старые сказки о первых годах обители: о пропавшем капеллане и исчезновении благородных леди. Старушечьи байки, если вы хотите знать мое мнение.
Он помолчал и бросил на Фалконера осторожный взгляд, говоривший, что монах не так равнодушен к старым сказкам, как хотел показать. Склонившись ближе, он зашептал на ухо магистру:
— Говорят, там, в нижнем погребе, водятся призраки.
Под сводами вдруг прозвенел властный голос:
— Что ты делаешь здесь, брат Томас?
Застигнутый врасплох травник поспешил навстречу шагнувшему из темноты Джону де Шартре.
— Просто искал, как ты распорядился, отец-настоятель. Вернувшись на крыльцо, я не застал тебя там, и вдруг вспомнил о старом погребе. Но я не мог найти двери, вот и…
Настоятель резко оборвал многословный рассказ своего подчиненного:
— Незачем там смотреть. А не застал ты меня, потому что мне пришлось заняться другим делом. Важным делом.
Фалконер встал между монахами.
— В кладовой незачем смотреть? Почему?
Настоятель держался невозмутимо, хотя Фалконеру почудилось, что на лице у него мелькнула тревога. Он взял магистра под руку, словно стараясь отвести подальше от двери, о которой шла речь.
— Эта… гм… кладовая почти не используется и почти всегда заперта.
— Так что в поисках двух пропавших монахов вы туда не заглядывали?
Теперь Джон де Шартре действительно смутился.
— Как я уже сказал, обычно келарь запирает погреба. Там ничего не хранят, тем более что они ниже уровня земли, и там… — Он замялся, подыскивая слова. — Там довольно холодно и сыро. Скажем, неуютно.
— Так давайте найдем ключ и посмотрим, не там ли тело.
Джона де Шартре это предложение почему-то ошеломило. Ему как будто не хотелось открывать тайны, хранящиеся в холодном подземелье. Однако же он пожал плечами и отвернулся:
— В таком случае пойдем вместе. Хотя это неудобно. Нам придется прервать сон брата келаря.
Фалконер поморщился:
— Убийство — очень неудобное дело, настоятель. И нуждается в тщательном расследовании.
Келарь оказался невероятно тучен. Монашеское облачение чуть не трещало по швам, обтягивая его брюхо. Он не скрывал недовольства, когда его подняли с постели в общей опочивальне, хотя, подумалось Фалконеру, другие монахи могли только радоваться его пробуждению. Его храп встретил их еще на лестнице, ведущей в дортуар. Первым встрепенулся монах по имени Ранульф, спавший у самого входа. Как видно, сон его был чуток, и настоятель распорядился поместить его у двери, чтобы монахи не бродили по ночам без его ведома. Ранульф и провел их к постели келаря. Разбудить брата Майкла оказалось много труднее, чем Ранульфа. Теперь, пока келарь оправлял на себе тяжелое черное одеяние, взгляд Фалконера блуждал по длинной спальне. В помещении царила полная темнота, поскольку и луна за оконными арками потемнела. И в этой тьме вдруг мелькнул тонкий лучик света — кто-то проскользнул между спящими к дальней двери. Зная расположение подобных построек, Фалконер смекнул, что один из монахов, потревоженный их приходом, воспользовался случаем дойти до нужника, чтобы помочиться.
Тоже один из симптомов подступающей старости. Фалконеру это было слишком хорошо известно. Подумав об этом, он вспомнил свои безуспешные попытки найти средство от забывчивости, и задремавшая было мигрень отозвалась в голове острой болью. Сунув в рот и разжевав еще один лист, он стал ждать блаженного чувства, которое должно было наступить вслед за приемом лекарства. К тому времени, как маленькая процессия двинулась вниз по лестнице к кладовым, он уже ощутил прилив бодрости. Вспомнив о еврейке Сафире, он понадеялся, что она благополучно избегнет чужих глаз среди закоулков кладовой.
Келарь, тяжело ступая, провел их в заставленный угол, где все еще стоял брат Томас. Сдвинув несколько коробов, он расчистил проход к тяжелой, обитой гвоздями двери, открывавшейся, по всем признакам, очень редко. Каменная арка затянулась паутиной, а замок совсем заржавел. Келарь, отыскивая в связке нужный ключ, недовольно ворчал:
— Не знаю, и зачем его отпирать. Сколько служу келарем, а тому уже дюжина лет, ни разу туда не заходил. Мне еще прежний келарь говорил, что подвал — он ведь под землей — для кладовки не годен. Там холодно и сыро, при разливах речная вода просачивается.
Настоятель, обернувшись к Фалконеру, пояснил:
— В прежние дни монахи отвели речку Некинджер к водяной мельнице, но поток то и дело находит новые русла. К тому же и Темза временами прорывает дамбу, если местные жители пренебрегают починкой, так что нас, бывает, затапливает. Как ты видишь, эту дверь не отпирали, и совершенно невероятно, чтобы кто-нибудь проник туда без ведома брата Майкла. Мы даром тратим время.
В этот самый миг все услышали по ту сторону двери странный заунывный звук. Брат Томас и келарь ахнули, кровь отхлынула от их лиц. Джон де Шартре только стал еще мрачнее и вздохнул, потупив взгляд:
— Открой дверь, — повелительно приказал он.
Келарь вогнал ключ в скважину замка и с усилием повернул. Общими стараниями они с Томасом отворили приржавевшую дверь. Сырая затхлая тьма хлынула из нее. Фалконер первым шагнул вперед.
— Позволь мне пройти первым.
Никто не стал возражать, и магистр взял фонарь из дрожащей руки келаря. Его свет обнаружил крутые ступени зажатой стенами лестницы. Жалобный скулеж прекратился, и слышно стало, как где-то внизу капает вода. Он стал осторожно спускаться. Старые ступени были лишь немного вытерты посередине, что доказывало: погреб и в самом деле почти не использовался. Внизу он больше нащупал, чем разглядел, земляной пол, глушивший шаги. Подняв фонарь, Фалконер огляделся.
Погреб был прямоугольной формы, однако возведенная на некотором расстоянии стена делила его на две части. Помещение, освещенное тусклым светом, напоминало скорее склеп, чем кладовую. В стенах были ниши, в которые вполне могло поместиться человеческое тело, хотя сейчас их занимали только пауки со своими тенетами. Фалконер ощутил, как охватывает его могильное уныние. Голова на мгновенье закружилась, и он оперся свободной рукой о стену. Ладонь коснулась холодного влажного камня. Воздух действительно был пронзительно холодным, но в то же время в нем чувствовался влажный привкус земли. Он вдруг стал задыхаться, как заживо погребенный. Магистр набрал в грудь побольше густого, нездорового воздуха и задержал дыхание, усмиряя биение сердца.
Успокоившись, он вернулся к осмотру помещения.
Это первое вытянутое в длину помещение покрылось от сырости зеленой плесенью, хотя видно было, что стены под ней тщательно обработаны. Кое-где попадались остатки хранившегося здесь добра. Заглядывая за шаткие ребра полуразвалившихся бочек, Фалконер услышал в следующем отделении погреба легкий шорох и ступал по земляному полу осторожно, остерегаясь крыс.
Добравшись до прохода под арку, он просунул фонарь во вторую камеру и увидел в дальнем углу две скорченные человеческие фигуры. Один из лежащих, когда луч фонаря упал на него, застонал и прикрыл ладонью глаза. Другой не двинулся. Оба были одеты в черные облачения клюнийских монахов, и у обоих черные балахоны пятнала красноватая грязь, обычная для здешних болот. Монах при свете фонаря повернул к Фалконеру мучнистое лицо и умоляюще протянул руку. На руке запеклась темная кровь.
— Помоги мне!
Это был лишь шепот, но от этого он не менее выворачивал душу. Выпачкавшийся в крови монах был совсем еще мальчик с худым осунувшимся лицом. Фалконер заглянул на его товарища. Тому уже ничто земное не могло помочь, на выбритой тонзуре кровь смешалась с осколками кости и серого вещества. Фалконер на миг замер, вспомнив Сафиру Ле Веске, ищущую сына. Потом задал неизбежный вопрос:
— Мартин… Менахем… это ты?
