— Если бы только он выбрал другое место… — впервые заговорил вслух брат Питер. — Зачем ему понадобилось осквернять эту освященную землю?
— Тише, брат Питер, — остановил его Дантон. — Круг замкнут. Этот человек убил другого человека, а теперь он покончил с собой, упокой, Господи, души обоих. Надо обрезать веревку.
Он махнул кучке служек, державшихся в стороне из почтения к настоятелю, или к умершему, или к ним обоим.
— Но зачем он убил каменщика Мортона? — проговорил Чосер, уходя с кладбища, где снимали тело убийцы.
— Не знаю. Ты был при этом. Кажется, они ссорились?
Настоятель вдруг прервал себя и обеспокоено заговорил о другом:
— Ты намерен сообщить об этом при дворе, Джеффри?
И Чосер, который ни о чем таком не думал, ответил:
— Вам не удастся сохранить тайну.
На самом деле никого при дворе ничуть не заинтересовала бы стычка между двумя простолюдинами, хотя бы она и привела к убийству и самоубийству. Но Джеффри казалось, что Дантон слишком уж поторопился объявить дело закрытым. Если до сих пор настоятель не опасался за репутацию своей обители, то теперь стал выказывать озабоченность.
— Хорошо, мастер Чосер, если тебе в этом несчастье видится нечто… нечистое, ты свободен узнавать и расспрашивать. Я знаю, каким влиянием ты обладаешь при дворе. Говори, с кем пожелаешь. Ходи, куда вздумается. Я даже дам отпущение братьям, если тебе понадобится поговорить с кем-то из них. Спрашивай, сколько душе угодно, пока не убедишься, что дело это — именно таково, каким представляется: злодей не вынес раскаяния и повесился. Между тем жизнь монастыря должна продолжаться, как если бы ничего не случилось.
Чосер отметил холодок и налет официальности в тоне Дантона. Ему подумалось, что настоятель переоценивает его влияние при дворе, но, разумеется, он промолчал. Тут дело было тонкое. Если влияние и было, то исходило оно главным образом от его жены Филиппы и ее вдовой сестры Катерины, связанной с самим Джоном Гонтом. Официально Катерина проживала в Савойе как воспитательница детей Джона Гонта от первой жены, а неофициально была его любовницей. Должность воспитательницы понадобилась как прикрытие, потому что вторая жена Гонта — благородная Констанца Кастильская — проживала под тем же обширным кровом. Именно положение ее сестры Катерины обеспечило Филиппе Чосер с семьей покои во дворце с окнами на юг, из которых они недавно перебрались в домик в Олдгейте.
Чосер не знал, насколько далеко разошлось известие о связи Катерины и Джона. При дворе, конечно, шептались. Достигли ли слухи монастыря Бермондси? Считали ли здесь нужным ублажать Чосера потому, что он был шурином любовницы Гонта? Или же Ричард Дантон приписывал его «влияние» репутации придворного поэта? Как бы то ни было, подобная репутация открывает перед ним кое-какие двери.
А Джеффри Чосер сейчас как раз и открывал дверь. Проскользнув в нее, он взглянул на крутые ступеньки, сбегающие в темноту. Должно быть, то самое место: кладовая под помещением келаря. Сюда послали на работу Джона и Саймона Мортона — перед тем как один заболел, а другой безвременно скончался.
Он дождался следующего призыва к молитве (жизнь монастыря шла своим чередом), прежде чем обыскать место, описанное Эндрю. У него, можно сказать, имелся свободный пропуск, однако Джеффри предпочитал заниматься поисками без лишних глаз. У него была особая причина спускаться в сей подземный сумрак: намеки, оброненные матушкой Мортон и каменщиком Эндрю, да еще разговор с келарем Майклом.
Монах, носивший имя Майкл, был в обители заметной персоной, ответственной не только за провизию и топливо, но и за все хозяйство обители. Келарь должен отличаться большими способностями и, желательно, благочестием, поскольку его обязанности требуют частых отлучек и, стало быть, он меньше времени уделяет исполнению духовного долга. Он то и дело выходит в мир, ведет дела с поставщиками и возчиками. Чосер еще накануне за ужином обратил на келаря внимание. Брат Майкл точно отвечал традиционному, чуть карикатурному образу монаха. Обильный телом, круглолицый весельчак. Он напомнил Чосеру хозяина таверны из Саутуорка — того звали Гарри Бейли, и под открытой улыбкой он скрывал острый и проницательный ум.
Утром, после того, как тело Адама нашли на кладбище, брат Майкл — несомненно, по распоряжению своего настоятеля — отыскал Чосера. Просто удивительно, размышлял Чосер, какие чудеса творят знакомства при дворе — или родство с любовницей принца. Все так и рвутся помочь.
— По словам настоятеля, ты, мастер Чосер, интересуешься Адамом. Я не так уж много знаю, но что знаю, расскажу. Не откажи пройти со мной.
Они вошли в дом келаря на западной стороне галереи, и брат Майкл проводил Джеффри наверх, в лучшую комнату. К своему удивлению, Джеффри увидел там мирянина, сторожившего наружные ворота — того, что дразнил простачка Уилла. Он топтался поблизости от стола, заваленного бумагами, и, кажется, готов был заговорить с келарем, когда заметил входящего следом Чосера. Брат Майкл, не скрывая недовольства, спросил:
— Что ты здесь делаешь, Осберт?
— Думал, обронил кое-что, когда был здесь в прошлый раз, да, видно, ошибся, мастер.
Пряча глаза, он протиснулся мимо брата Майкла и покинул комнату.
— Наглец, — заметил монах.
Затем, не спрашивая, желает ли гость выпить, он налил в кубок красного вина и подал Чосеру, жестом пригласив его располагаться на стуле. Налив и себе кубок, он плюхнулся напротив. На подоконнике Чосер заметил черного кота — быть может, того самого, которого он раньше видел во дворе. Он ждал. Ему было интересно, с чего начнет брат Майкл.
— Конечно, я взял его только из милости, — были первые слова келаря. — Он сказал, что работал в одной из наших обителей, в аббатстве Святого Панкратия в Льюисе. Сказал, что руку ему размозжило упавшей плитой.
— «Он сказал» — говоришь ты, — перебил Джеффри. — Звучит так, будто ты ему не поверил.
Брат Майкл пожал плечами, пролив при этом немного вина и, кажется, не заметив этого. Вино, как и кровь, не заметно на черном облачении.
— Мастер Чосер, я не так хорошо, как ты, знаю свет. Если мне кто-то что-то говорит, я склонен верить. Если ко мне приходит человек, которому отчаянно нужна работа, и рассказывает, что покалечился, трудясь на наш орден в другой обители, я просто обязан устроить его. Он уже однажды обращался ко мне, но я тогда отказал, потому что, по правде сказать, он мне не глянулся. Но он пришел второй раз, а у нас как раз заболел рабочий, вот я его и взял.
— Разве обитель в Льюисе не обязана была о нем позаботиться, брат Майкл? И как попал покойный в Бермондси?
— Не знаю, мастер Джеффри, если позволишь так тебя называть. Он намекал, что не ужился с кем-то в обители Святого Панкратия, и в свете того, что случилось здесь, я считаю это вполне вероятным. А что привело его в монастырь… ну, многие идут туда, куда ноги ведут, а ноги привели его в Бермондси. Выпьете еще?
Чосер покачал головой. Келарь налил себе еще вина. Его крупные пальцы были унизаны кольцами. Джеффри вспомнилось кольцо, лежащее у него в кармане — то, которое передал ему простак Уилл вместе с историей о костях. Почему-то рассказ брата Майкла показался ему не слишком убедительным. Что его смущало, заверение ли монаха в том, что он «не от мира сего» — верный признак прямо противоположного в глазах Чосера — или излишняя готовность, с которой тот выложил свою историю?.. Он и сам не знал.
— Видишь ли, нам нужен был человек. Один из каменщиков — Саймон, что ли? — заболел. И, кажется, болеет до сих пор.
— Как я понял, Саймон Мортон заболел после того, как работал с братом в погребе, — вставил Джеффри.
И с удовлетворением отметил, как изменилось при его словах лицо брата Майкла. Широкое улыбчивое лицо словно замкнулось. Чосеру снова вспомнился хозяин таверны из Саутуорка — так замыкалось лицо
