— Мне про это ничего неизвестно. Думаю, что тебе тоже.
— Но хотя бы бомбардировки ты прекратить можешь?
— Я могу кое в чем помочь. Но не сразу. На это потребуется особое разрешение. Считай, что время пошло. А над временем я не властен.
— Ты не властен над временем?
— Нет. Никто не властен над ничто. Нельзя быть властелином того, чего нет. Время — ничто.
— Как же оно пошло, — ехидно спросил Джинн, — если его нет? — Он почему-то был рад, что Хоттабыч стеснялся признать слабость своей мощи.
— Само в себе. Внутри самого себя. Из ниоткуда в никуда. Как обычно. Время — как незажженное пламя погасшей лампы. Что еще?
Джинн попытался представить себя незажженное пламя погасшей лампы, потому что не мог вспомнить, чтобы ему приходилось когда-либо видеть подобное. Не получилось. Тогда он попытался представить себе время, идущее из ниоткуда в никуда. Но не то что идущего — никакого времени он себе представить тоже не смог. Поломав над этим голову, он переключился на желания'
— СПИД можешь отменить?
— Могу, конечно. Только не буду.
— Как это?
— Представляешь ли ты себе настоящие последствия такого необдуманного шага?
Джинн представил себе последствия, но ничего плохого не получилось.
— И что?
— А то, что в мире все на своем месте. Всегда необходимо иметь некое количество смерти в болезнях. Когда соотношение нарушается, на смену одной утраченной смерти приходит другая. Больше и сильнее. Болезни смерти несут воины особого рода — это существа неживые и немертвые и одновременно мертвые и живые — живая нежить. Смерть такой живой нежити дает многократную силу жизни смерти, а потому уничтожать нежить нельзя, потому что ее нельзя уничтожить. Такова суть нежити. Твое желание во зло. Проси добра.
— Э-э. Ну тогда… улучшить криминальную ситуацию, что ли…
— Уже улучшил.
Джинн огляделся по сторонам:
— Как это?
— Разве ты не видел? — удивился Хоттабыч. — По-моему, это происходило при тебе.
— А-а. Нет, я имею в виду в целом…
— О благородный, ты все время просишь меня о вещах, которые, при всей моей сверхъестественной власти, находятся в руках высших сил, противостоящих друг другу в каждом из вас. Чтобы выполнить твою просьбу, я должен работать с вашим каждым отдельно. Даже если это отнимет у меня по мгновению на человека, я буду занят этим столько, сколько существую, потому что постоянно кто-то новый появляется на этот свет. Разве справедливо, чтобы за свою свободу я стал рабом постоянной работы? Проси что-нибудь для себя!
— Для себя, — вздохнул Джинн. Вместо того чтобы исполнять его прихоти, Хоттабыч заставлял его придумывать желания, чтобы дать ему, Хоттабычу, возможность расплатиться. Да еще и нотации читал.
Джинн совершенно перестал понимать, кто из них кому обязан и кто, выражаясь вероятным языком Хоттабыча, господин и кто слуга. Однако Джинн надеялся все же попробовать извлечь из Хоттабыча пользу. Он мысленно попытался сформулировать свою несовершенность без Этны, но решил не рисковать, а начать с чего-нибудь попроще:
— Для себя хочу… счет в швейцарском банке на пять миллионов долларов!
— В каком именно? — спросил Хоттабыч после небольшой задумчивой паузы. Было похоже, что он в этот момент изучает различные финансовые институты Швейцарии.
Джинн не знал, какие в Швейцарии бывают банки. Он даже думал, что швейцарский банк — это такое одно место, куда вся крутизна мира сваливает мешки с деньгами. Подумав, он сказал:
— В самом главном каком-нибудь…
— Сложно определить, какой из них главный… «Кредит Суисс» подойдет?
— Подойдет.
— Пять тысяч тысяч? — уточнил Хоттабыч.
— Ну, шесть…
— Может, сразу десять? Или сто?
— Нет, сто не надо, — почему-то испугался Джинн. — Шесть так шесть.
— Пожалуйста. — Хоттабыч щелкнул пальцами и улыбнулся. Но сейчас же нахмурился. Помолчал, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом спросил: — Каков род твоих занятий?
— Я, э-э… программист.
— Взломщик?
— Ну, в общем, в том числе, ну да.
— Тогда все ясно. Я могу для тебя сделать только то, что ты сам не можешь сделать. Нарисовать деньги на счете ты можешь сам. Поэтому я для тебя не могу. Таковы законы волшебства.
— Но если я это сделаю, это будет нечестно. Это же будут фальшивые деньги!
— Не более фальшивые, чем все остальные. Если это сделаю я, это тоже будет то, что ты подразумеваешь под нечестно. Деньги ничего не стоят сами по себе. Они проявляют свою стоимость в использовании и употреблении. Ты отказался от величайших в мире сокровищ, которые больше и сильнее любых денег. Я не могу тебя понять.
Джинн вздохнул. Нет, не зря он не доверял могуществу Хоттабыча. Вполне возможно, что, несмотря на всю его, Хоттабыча, кажущуюся современность, его могущество устарело и протухло от долгого хранения в банке кувшина. На минуту Джинну даже захотелось посмотреть, нет ли на дне сосуда срока годности, как это бывает с консервами.
Для оправдания паузы Джинн налег на еду.
«Надо послать этого мага к едрене фене, толку от него все равно никакого нет — одни разговоры и неприятности. А без царских обедов я как-нибудь проживу, — подумал Джинн, — только все обратно пусть вернет».
— Послушай, Хоттабыч, — насколько мог вежливо и дружелюбно проговорил Джинн. — Ты правильно угадал, я действительно собирался просить, чтобы ты вернул все на свои места.
— Ты хочешь обратно свое жилище? Но посмотри — я нарочно сохранил твою комнату без изменении. Ты можешь жить в ней, пока не привыкнешь к остальной части дома. Не беспокойся о его содержании — эти люди будут прислуживать тебе вечно. И никто никогда больше не будет пытаться у тебя его отнять.
Соблазн был велик. Но Джинн представил себе, что будут думать все его друзья, родители или знакомые и незнакомые люди. Вряд ли эту волшебную квартиру когда-нибудь можно будет продать или поменять на что-нибудь другое — БТИ отменить не под силу никакому Хоттабычу.
— Знаешь, давай сделаем так. Я с удовольствием принимаю твой подарок, но только пока пусть все останется, как было раньше. А когда мне понадобится все в таком виде — я тебе скажу. Можно?
— Как знаешь. Будь по-твоему. Но дозволь нам хотя бы закончить трапезу к разговор. Все станет прежним, когда я уйду, ладно?
— Конечно, вопросов нет. Ну и этого бандита — тоже. Ну, в смысле обратно. Он вообще теперь будет образцовым гражданином.
— Я же сказал тебе — это невозможно. Особенно теперь.
— Почему «особенно теперь»?
— Потому что его удел быть едой и очиститься через нечистоты.
— Я не понимаю, — сказал Джинн, отказываясь верить в свои смутные догадки.
— Животному этого рода, — продолжал уклоняться Хоттабыч, — да быть украшением пира.
Джинн почувствовал в горле тошноту и выплюнул на тарелку полупережеванный кусок говядины.
— Ты что, хочешь сказать, что это… он? — Джинн пальцем показал на тушу, несколько вкусных кусков которой уже расхищались соками его желудка.
