наружного напомнило Гене недолгий дворец его собственной квартиры и даже на мгновение навело на крамольную мысль, что если не нынешним хозяевам, то уж создателям этого здания точно были подконтрольны заграницы трех измерений.
— Это наш старый клуб, — сказал Николай Алексеевич. — Простите за некоторую экстравагантность, просто здесь прохладно и тихо. И не помешает никто. Времена сейчас сами знаете какие — трудно с помещениями. На Кузнецком у нас приемную взорвали, идиоты. Да еще кондиционер сломался в моем кабинете. Там солнечная сторона — находиться совершенно невозможно, такая жара. Никогда такого в Москве не было. Как вы считаете, это долго продлится?
— Не знаю, — осторожно сказал Гена. «Так просто, о погоде пригласили поговорить», — ухмыльнулся он про себя.
Они зашли в огромный полутемный зал, на сцене которого белел киноэкран. Их голоса тонули в мягкой обивке кресел.
— Садитесь, — предложил Николай Алексеевич таким тоном, как будто это был его кабинет.
Они сели на соседние ряды так, что Николай Алексеевич оказался в небрежной позе обернувшегося через поджатую ногу и облокотившегося на спинку режиссера, а Гена — скромного, сидящего «смирно» зрителя. Николай Алексеевич положил на подогнутую ногу какую-то бумажку из кармана и перешел к делу:
— Расскажите о себе.
— Что рассказать-то?
— Ну, все — с самого начала. Видите, я никакого протокола не веду, встреча у нас, можно сказать, неформальная, так что начинайте с начала — родился, учился, жил, работал и так далее. — И он незаметно для Гены нажал в кармане пиджака кнопку записи на диктофоне. Через прореху кармана шнур выносного микрофона диктофона вел в петличку лацкана пиджака, где сам микрофон был прикреплен прямо к защелке жестяного «гербалайфовского» значка, который кроме маскировки микрофона служил ему еще и усиливающей мембраной.
— Ну. — Гена начал коротко рассказывать, не перебиваемый собеседником даже для мелких уточняющих вопросов. Он просто внимательно смотрел на Гену, вот и все. Когда Гена дошел до настоящего времени, чтобы объявить свою незанятую беззаботную безработность, Николая Алексеевича, видимо, озарила какая-то мысль, и он достал из внутреннего пиджачного кармана телефонную трубку, настолько громоздкую, что непонятно было — то ли это старинный сотовый телефон, то ли бесшнурный городской.
— А девушка у вас есть? — спросил он, набирая номер на телефоне.
«Тебе-то что…» — подумал Гена, а вслух сказал:
— Ну, как бы так, чтобы совсем постоянно — нет.
— Минутку. — Очевидно на том конце провода приняли звонок. — Дима, здраствуй, это Николай Алексеевич. Нет, я просто хотел тебя спросить, помнишь наш разговор об этом мальчике? О каком мальчике… о хакере, с Кутузовского. Да. Почему бесполезно о нем говорить? На ПМЖ? Куда? Ну, хотя бы в какую страну? А кто знает? Ладно, а как, ты говоришь, его звали? Как это — не знаешь? А Руслан? Через Александра? Ну, хорошо, я позвоню Александру. Что значит — его нет, он что, тоже уехал? Что значит — что-то вроде? Как это — добыковался? Я не понимаю… — Он бросил взгляд на Гену и уже, вероятно, пожалел, что демонстративный разговор состоялся при нем, потому что стал его, разговор, заминать. — Ну, кличка была у него, у этого мальчика? Все Александр… А что, ты говоришь, с Александром-то? Ладно, все равно ничего не понимаю. А к вам я завтра по любому собирался — заеду. Сейчас говорить не могу, до завтра. — И он нажал отбой.
— А кто такая… — Николай Алексеевич покосился на бумажку, которая была не видна Гене с его стороны кресла, — Дайва Стиллман?
Гена пожал плечами:
— Что значит — кто такая?
— Где работает, кем вам приходится и все такое, — туманно пояснил следователь.
— Ну, мы знакомы по Интернету, — уклончиво ответил Гена. — Одну программу вместе делали… Но я вообще-то очень мало ее знаю.
— Какую программу?
— Переводчик с языка на язык.
— Где она работает?
— В каком-то правительственном институте…
— В каком именно?
— Я не знаю.
— Этот, как ты говоришь, правительственный институт, — небрежно бросил Николай Алексеевич, — одно из крупнейших подразделений Пентагона. А что вам известно о ее участии в операции ЦРУ по компьютерным проникновениям в счета Слободана Милошевича в банках Греции, Кипра и Российской Федерации? — спросил он жестко, с интонациями газеты «Правда».
Гена на мгновение испытал весьма неприятное чувство, но потом успокоился, вспомнив, где находится, и с равнодушной искренностью ответил:
— Ничего.
— Вы обменивались когда-либо с ней технологиями неавторизованного проникновения в компьютерную сеть? Может быть, до начала войны в Югославии?
Гена молчал.
— Имейте в виду, Геннадий Витальевич, мы знаем гораздо больше, чем вы даже можете себе предположить. По нашей информации, ЦРУ осуществляло незаконную деятельность на территории других государств. В том числе на территории нашей Родины. — Слово «родина» он произнес с таким надрывом, что, вопреки правилам правописания, уместнее было бы поставить в его начале четыре заглавные буквы: РРРРодина. — Поэтому, если вам что-то об этом известно, в ваших интересах рассказать нам об этом деле как можно больше. Возможно, вы могли бы помочь предотвратить некоторые из преступных замыслов организаторов противоправных действий.
— Мне ничего не известно ни о каких противоправных действиях.
— Зато нам известно. — Следователь помолчал. — Молодой человек, вы талантливый программист. Как я слышал, большая умница. Зачем на такой ерунде себе жизнь портить? И за что вы так ненавидите государство, которое вскормило вас и воспитало, дало вам образование, дало, в конце концов, вам возможность стать тем, кто вы есть? Зачем вам пособничать американцам, убивающим безвинных граждан на территории братской страны? Никто не собирается на вас давить или как-то наказывать, если, конечно, вы сами не захотите. Нам, к сожалению, не хватает сил и, я прямо скажу, образования для освоения всех этих новых технологий. Хотя у нас работают очень способные и умные люди, не сомневайтесь. Вы могли бы помочь этим безвинным жертвам.
Гена с удивлением посмотрел на следователя.
— Я имею в виду, в Югославии. Я понимаю, что в сложившихся обстоятельствах вам, может быть, трудно найти применение своим выдающимся способностям. Почему бы вам не оказать нам помощь? Я не требую от вас никакой информации об этой Стиллман. Я вам верю — возможно, вы действительно о ней ничего не знаете. Так знайте — она работает на ЦРУ. И будьте, пожалуйста, бдительны. И осторожны. Расскажите, что знаете. Почему вы отказались работать у Билла Гейтса? — неожиданно спросил он без всяких переходов.
Гена вздрогнул.
— По идеологическим соображениям, — мягко сказал он первое, что ему пришло в голову. «Главное, не запинаться и быстро отвечать на вопросы, — думал он, — тогда они поймут, что я говорю правду, и отстанут».
А еще он подумал, знают ли они что-нибудь про Хоттабыча, раз такие ушлые.
Николай Алексеевич кротко улыбнулся:
— Правда? Я же говорю — наш человек. Я мог бы похлопотать о хорошей работе для вас. С учетом вашей идеологической зрелости. Подумайте.
— Подумаю, — сказал Гена.
