воодушевила лорда.
– Я уже собрал ваш багаж, сир. А лошади уже под седлом.
Когда они спускались, Карл невольно обратил внимание, что в руках Джулиана лишь один узелок, и полюбопытствовал, где вещи самого лорда.
– Мне лестно, сир, что ваше внимание ко мне простирается вплоть до таких мелочей. Увы, здесь я бессилен. Эта глупая Долли куда-то запропастилась, а ведь именно она прибирала в моей комнате. Надеюсь, мы окажемся в иных условиях прежде, чем я начну страдать из-за отсутствия свежего воротничка или чистой рубашки.
Да, Джулиан прав, скоро все будет по-другому!
И все же во дворе им пришлось немного замешкаться. Все обитатели замка вышли проститься с гостями, один из которых – эта весть быстро распространилась среди слуг – был королем Карлом Стюартом. Они глядели на него… так глядели, словно увидели только впервые, а не общались с милым «мистером Трентоном» изо дня в день.
Карл был тронут. У него для каждого нашлось слово: пошутил с охранниками, что не сможет сразу вернуть им проигранные этой ночью деньги; супругам Шепстон пожелал поскорее женить сына Ральфа; хорошенькую Кэтти ущипнул за щечку и спросил, где ее подружка Долл. Девушка вся зарделась и смущенно пролепетала, что Долл глупая гусыня и еще не раз пожалеет, что не простилась с его величеством.
Карл подошел к Рэйчел и справился, где полковник Гаррисон. Девушка ответила, что он отбыл из замка, желая удостовериться, что солдаты майора Верни не надумают вернуться, а в случае осложнений – задержать их.
– Вам надо уезжать, сир, – тихо сказала она, не сводя с короля своих темных глаз газели. Она держалась с той же скромной прямотой, какая и ранее так очаровала короля. Рэйчел спокойно кивнула, когда Карл попросил ее передать полковнику Гаррисону изъявления благодарности.
С Джулианом Рэйчел обменялась безмолвными поклонами. Если эти двое что-то еще и чувствовали друг к другу, то никак этого не проявляли.
Король не спрашивал о Еве, а Рэйчел ничего не говорила, хотя заметила, что глаза короля с невольной тоской скользнули по высоким окнам. Когда он протянул девушке руку, она присела в низком реверансе и припала к ней губами.
– Да благословит Господь ваше величество и убережет от врагов.
– Спасибо, милая Рэйчел. Спасибо за все.
Где-то сбоку появилась всхлипывающая кухарка Сабина.
– Я как вспомню – вы таскали мне дрова… помогали растопить камин… Выходит, я теперь самая важная дама во всем королевстве.
В глазах короля сверкнули лукавые искры.
– Ваша стряпня, голубушка, была мне достойной платой за то, что я трудился на вас.
Толстуха заулыбалась сквозь застилавшие глаза слезы.
– Я тут вам кое-что испекла в дорогу. Пирожки с бараниной и луком, до каких, я заметила, вы столь охочи.
Она протянула Карлу узелок с еще теплыми пирожками.
Король хотел было отшутиться, но молчал, чувствовуя ладонями тепло свежего теста. Его полюбили в Сент-Прайори. Он – король, подданные обязаны любить и почитать его, однако в том, как вели себя с ним эти люди, чувствовалась любовь не из чувства долга. Да, здесь его любили… Он опять поглядел в сторону замка.
Сван держал коней под уздцы, но именно Джулиан подвел серого коня к королю. Он был близок с Карлом все это время и не желал уступать свое место подле его величества никому. «Теперь, если судьба мне улыбнется, я должен буду одарить его», – с каким-то раздражением подумал король. Обычное для монарших особ нежелание быть обязанным кому бы то ни было у Карла подпитывалось еще и неприятным ощущением из-за радости в глазах Грэнтэма: уезжая, король и словом не обмолвился о Еве Робсарт.
И именно это повлияло на Карла. Уже вложив ногу в стремя, он вдруг передумал, резко повернулся и пошел к крыльцу. Джулиан догнал его уже на ступенях:
– Сир, вы не смеете… не должны!
Он явно опасался, что чувство короля к Еве Робсарт заставит его отступиться от доводов разума.
Карл смерил его холодным взглядом:
– Вы забываетесь, сэр! Что значит – я не смею? Такова моя воля!
Джулиан опешил. За время всех превратностей Карл еще ни разу столь отчетливо не указывал на разницу меж ними. Джулиан Грэнтэм отступил и склонился в поклоне, пропуская короля.
В замке было до странности тихо, шаги короля гулко отдавались в сводчатых переходах. Приближаясь к башенке, где жила Ева, он пошел медленнее, стараясь не звякать шпорами о ступеньки. Придерживая шпагу, он поднялся по винтовой лестнице. Дверь в комнату Евы была полуоткрыта. Карл остановился. Сначала он заметил Нэнси, возившуюся у одного из сундуков с пышными юбками Евы. Саму леди Карл увидел, чуть отойдя в сторону: она сидела у слабо горевшего камина, положив ножку на шары решетки. Возле нее лежали спаниели, один из них дремал у хозяйки на коленях. Ева сидела неподвижно, как изваяние, в черном платье с кружевной траурной накидкой на волосах. Карлу бросились в глаза ее тонкий профиль, бессильная рука на подлокотнике. Сердце его дрогнуло, когда он заметил, как в неверных отблесках пламени сверкнула скатившаяся по ее щеке слеза. Ева словно не замечала, что плачет; таким безмолвным отчаянием веяло от этой немой неподвижности Евы, такой маленькой и одинокой она казалась! Ему следовало уйти, но он продолжал стоять.
Спаниель на коленях Евы завозился и, увидев короля, соскочил на пол. Он кинулся к Карлу, радостно повизгивая, а за ним помчались и остальные. Они прыгали ему на ботфорты и ластились, энергично виляя хвостами. Теперь и Нэнси увидела короля и слабо охнула. Карл сделал ей знак выйти, горничная повиновалась. Ева повернула к Карлу залитое слезами лицо и какое-то время глядела на него. Потом она быстро вытерла слезы и встала, горделиво вскинув голову; лишь руки, все еще нервно комкавшие платочек, выдавали ее волнение.
– Простите, сир, что не вышла проводить вас. Но я ненавижу прощания.
В глазах Карла мелькнуло невольное восхищение: она держалась изо всех сил. От этого сердце его забилось с какой-то странной, ноющей болью.
– Я оказался слабее вас, Ева, – не смог уехать, не попрощавшись.
Она старалась не глядеть на него.
– Куда лежит ваш путь?
– В Брайтхелмстоун. Это на побережье.
Она кивнула:
– Да, конечно. Дорога длинная, но я велела дать вашим лошадям двойную порцию овса, смоченную вином, теперь у них будет достаточно сил. Они смогут скакать без устали часов пять кряду, делая не менее пятнадцати миль в час.
– Ева…
– Всего доброго, сир. Уезжайте. А я… Я буду молиться за вас.
У Карла щемило сердце. Лучше бы он не приходил. С трудом проглотив ком в горле, он сказал:
– Итак, прощайте, леди Ева. И да снизойдет на вас благодать Господня.
Она выдавила слабую улыбку:
– Сейчас вы говорите как пуританин.
Она еще пыталась шутить. Карл глядел на нее во все глаза и понимал, что подобной женщины в его жизни больше не будет. Будут другие… но не эта блистательная леди, достойная его и к тому же любящая. Ее желание избежать последней встречи окончательно убедило его в этом. Она давала ему свободу, прощала его… и отпускала.
– Ева…
– Что, сир?
Он вздохнул:
– Мы должны расстаться. Но каждый день я проживу, тоскуя о тебе.
Он сейчас сам верил в это. Она повернула к нему лицо, словно цветок к солнцу:
