скорее и без помехи кончить курс и работать на родине, нелегальной деятельностью в столице не занималась, а только поддерживала некоторые сношения с членами партии ради будущих связей.
Так прошли еще два года без особых происшествий; отношения между Варей и ее мужем не улучшились; по внешности они были хорошие, но в них не было ни прежней теплоты, ни взаимного полного доверия первых месяцев брака. Тоня хлопотал уже о месте в Сибири, и, когда Варя была еще занята экзаменами, он получил назначение в Красноярск и собирался уехать туда недели на три раньше жены, чтобы не пропустить срок для явки.
Последние дни перед отъездом Тоня проводил вне дома под предлогом разных заказов, покупок, прощальных визитов и ликвидации партийных дел. Уезжать нужно было утром; накануне Тоня целый день отсутствовал и вернулся уже под вечер. Дома он нашел телеграмму, в которой его извещали, что его мать тяжело заболела и что если он хочет застать ее еще в живых, то должен ускорить свой приезд. Тоня предполагал ехать от Тюмени до Томска на пароходе и приноровил отъезд из столицы ко дню отхода парохода из Тюмени; теперь же приходилось оставить этот план и ехать через Западную Сибирь кратчайшим путем на лошадях, что давало возможность при спешной езде выиграть два — три дня сравнительно с пароходом. Но можно было выиграть еще сутки на волжских пароходах, выехавши из столицы не утром на следующий день, как предполагалось, а немедленно, вечером. Оставалось только экстренно уложиться, так так почти все было уже приготовлено, а не готовое или забытое могла затем привезти Варя.
Так и сделали, и Тоня успел еще попасть на вокзал к отходу последнего поезда.
На следующее утро Варя, собирая старое платье, оставленное ее мужем для продажи татарину, и осматривая карманы, чтобы убедиться, не остались ли в них деньги или письма, нашла в пиджаке, который Антон носил последнее время, старую, потрепанную записную книжку. Желая узнать, оставлена ли книжка как уже ненужная, Варя начала ее перелистывать и среди разных полустертых записей вдруг наткнулась на адреса нескольких конспиративных квартир, которые были ей известны.
«Какой неосторожный, — подумала она, — разве можно держать такие адреса в записной книжке, которую можно потерять, которую могут найти при обыске…»
Это обстоятельство заставило ее заняться более внимательно изучением содержания книжки, которую теперь становилось опасно везти с собой, а уничтожить, не спросивши мужа, было нельзя.
Кроме большого количества адресов, даже с фамилиями, ей преимущественно незнакомыми, но и фамилиями нескольких крупных партийных деятелей, она нашла реестр, озаглавленный: «получения от Жанны». В этом реестре с пометками года, месяца и дня был приведен ряд чисел от 50 и до 500 рублей. Варя заметила, что эти «получения» касались только последних двух лет, но были почти ежемесячные. Это обстоятельство очень заинтересовало молодую женщину; она знала, что со времени смерти отца Тоня из дома денег больше не получал, а, наоборот, к праздникам сам посылал матери небольшие суммы. Она знала также, сколько жалованья получал ее муж за службу в суде, но «получения от Жанны» намного превышали скромное жалованье кандидата и за два года составили около четырех тысяч пятисот рублей.
Сообразив все это, Варя побледнела, и руки у нее похолодели и задрожали при мысли о том, что ее муж связался с какой-то Жанной и даже брал у нее крупные суммы, то есть поступил к ней на содержание. Супруги Ваньковские жили скромно; жалованья мужа и субсидий отца Вари на эту скромную жизнь было достаточно; на экстренные расходы — как во время болезни ребенка, поездки за границу — отец присылал всегда отдельно. Следовательно, семейные нужды не могли заставить Тоню искать какие-либо посторонние источники дохода. Значит, это были деньги секретные, неизвестные Варе, скрытые от нее и, очевидно, нужные на какие-то секретные надобности. Варя вспомнила игру в клубе, случайно дошедшую до ее сведения, вспомнила частое позднее возвращение мужа домой в не вполне трезвом состоянии, в чем она убеждалась не раз, когда ей случалось просидеть за книжкой до его возвращения. Все это она вспомнила, сопоставила с получениями от Жанны и задрожала от негодования, к которому присоединилась безотчетно для нее самой и доля ревности.
— Такая низость! — прошептала она. — Связался с какой-то француженкой, должно быть, старой, которая покупает его любовь; а свою выручку он проигрывает в карты и пропивает… Но эта мысль была так чудовищна для Вари, все еще верившей в любовь и верность мужа, несмотря на его видимое охлаждение к ней за последние два года, что молодая женщина не поверила своим предположениям и начала еще тщательнее пересматривать записи книжки в надежде найти разъяснение «получений от Жанны», не оскорбительное для ее любви.
Наконец среди адресов, заполнявших целые странички, в большом количестве зачеркнутых и с пометками «умер», «уехал», «сослан», она нашла полустершуюся загадочную запись: «П. П. удалось бежать с К.; узнать, где он скрывается, и сообщить Жанне».
Эта запись навела Варю на мысль, что Жанна имеет отношение к партии и что, может быть, все эти «получения от Жанны» были просто деньги для партийной работы, жертвуемые разными сочувствующими людьми.
При этой мысли сердце Вари радостно забилось, и она продолжала поиски, чтобы получить еще доказательства невиновности мужа в измене. Но больше ничего интересного не попадалось, и она хотела уже отложить книжку в сторону, как вдруг из карманчика ее обложки высунулся угол бумажки. Варя развернула ее — она была не помятая и не загрязненная, очевидно вложенная недавно, и на ней была запись свежими чернилами, содержавшая несколько адресов, среди которых сразу бросились в глаза слова «Илларион Элпидифорович». Варя вспомнила, что так зовут жандармского ротмистра в Красноярске, о котором ей недавно писала подруга, что он начал сильно притеснять политических ссыльных в городе; адрес его на бумажке был указан красноярский, хотя город не был назван, как не была названа фамилия ротмистра. Рядом стоял другой адрес с отметкой «канцелярия», и Варя узнала, что это адрес жандармского отделения, находившегося наискось от гимназии, где она училась, и известного ей с детства. Еще несколько сибирских адресов ничего не говорили Варе, и только один обратил на себя ее внимание: «Ив. Петр. Железнов, смотритель в Александровском централе».
Все эти сведения могли быть нужны для партийной работы, хотя в этом случае хранить в записной книжке такие из них, как о смотрителе центральной каторжной тюрьмы, через которого, очевидно, можно было завести сношения с заключенными, было крайне неосторожно со стороны Ваньковского.
Таким образом, изучение записной книжки мужа вызвало в душе молодой женщины ряд мучительных вопросов, на которые она не находила определенного ответа; все можно было объяснять так или иначе.
Варя сидела еще в глубоком раздумье с книжечкой в руках, когда в прихожей раздался звонок и прислуга принесла ей телеграмму от мужа, поданную ночью в Бологом. Тоня писал: «Забыл кармане пиджака записную книжку крайне нужными адресами вышли немедленно почтой Красноярск востребования. Обнимаю. Антон».
Подписавши расписку, Варя сама понесла ее в прихожую, чтобы отдать рассыльному, и увидела рядом с последним какого-то молодого человека, очевидно вошедшего без звонка, так как дверь была полуоткрыта. Когда расссыльный вышел, молодой человек, поклонившись Варе, спросил ее:
— Могу ли видеть Антона Антоновича?
— Он, к сожалению, вчера уехал в Сибирь, — ответила Варя.
— Не может быть! — воскликнул посетитель. — Ведь господин Ваньковский должен был выехать только сегодня в обед?
— Совершенно верно, но он получил телеграмму от матери, и пришлось экстренно собраться и выехать вчера вечером.
Незнакомец задумался, затем спросил:
— Позвольте узнать, вы будете его супруга?
— Да, я его жена.
— И едете вслед за супругом в Красноярск через две недели?
— Так, но откуда вы это знаете?
— Мы многое знаем… В таком случае не будете ли так добры увезти вашему супругу и передать в собственные руки этот пакетик?
