Сватовство прошло со свойственной Гагарину обстоятельностью. На побывке в Гжатске Юрий сначала обговорил все с Анной Тимофеевной, получил ее материнское одобрение и лишь затем, вернувшись в Оренбург, сделал предложение, а после шумно отгулял свадьбу, совпавшую и с празднованием сороковой годовщины Октября, и с производством его в офицеры. Брак Юрий заключил именно в то время, когда становился полностью самостоятельным человеком. Аттестационные документы после выпускных экзаменов были уже подготовлены, и вчерашние курсанты, последние дни дохаживая с пустыми погонами, томились в «голубом карантине». Гундарев вспоминал посланную ему вскоре ликующую открытку: «Юрка! Я уже лейтенант!» (Гундарев учился в это время уже в другом училище и окончил его позднее.)
...И в то же самое время, будто дождавшись подросшего Гагарина, друг за другом стали взлетать на околоземную орбиту первые спутники! Скорость их - восемь километров в секунду - казалась пока недостижимой ни одному летчику...
ПРЕДЧУВСТВИЙ И ПЕРЕМЕНЫ
Перед тем периодом жизни Гагарина, который можно назвать «космонавтским» (о нем необходима отдельная книга, мы же будем вспоминать более коротко), лежали два года службы в Заполярье.
Он приехал туда по собственному выбору и поначалу без жены: Валентина доучивалась в Оренбурге. Поездом, а потом автобусом по заснеженной тундре поздно ночью добрались оренбургские выпускники до своего нового гарнизона. («Блестящие армейские лейтенанты, мы всем бросались в глаза, на нас поглядывали: что это, мол, за птицы залетели сюда, к студеному морю?»)
Стоял декабрь. Но это была не клушинская зима его детства - словно один длинный-предлинный день с румяными угольками на загнетке, с хлопьями снега, широкими, как ладонь, зима, которая опускалась в одночасье полушалком из козьей шерсти и укутывала деревню до подбородка - пушистая, солнечная.
Здесь зима была темна, будто закопченное стекло. Еще в поезде Гагарина поразило, что часы показывали полдень, а в морозном тумане клубились голубоватые потемки. За Полярным кругом мгла сгустилась еще пуще. Снега призрачно вспыхивали в беглом свете прожекторов. Луч скатывался по твердому насту, который казался шершавым, словно неглазурованный фаянс. Черепки обледенелых камней попадались под ноги и звенели, отброшенные сапогом.
Молодых лейтенантов поселили в один из бревенчатых бараков, И здесь впервые Гагарина увидел Семен Дмитриевич Казаков, впоследствии один из близких друзей последних лет его жизни. Казаков был в тот день дежурным по части, и вот как он сам вспоминает это событие:
«С жильем у нас было небогато, а тут приехало много семейных. Скажу прямо, при виде молоденьких лейтенантов и их промерзших, пугливо оглядывающихся жен я порядочно растерялся. Кое-как распихал всех в учебных классах до утра. И все же одному офицеру места не досталось. Стоим решаем, как быть...»
В это время приоткрылась дверь в коридор: выглянул Гагарин.
- Давайте к нам третьего!
Казаков засомневался:
- Ведь только что сами вселились, да и комната на двоих...
- Ничего, мы койки сдвинем.
Всунули третью кровать и спали так, поперек их, несколько месяцев.
- С этого времени молодой лейтенант мне и запомнился. Его простое лицо, приветливая, дружеская улыбка. Есть хорошая поговорка: чтоб узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Но служба требовала не соль есть, а приступать к полетам, узнавать на деле.
...Увы, в полярном небе особенно не разлетаешься. «Видимость миллион на миллион», как любят выражаться летчики, внезапно, без всякой подготовки сменяется здесь критической: не более чем на двести-триста метров. Перемена происходит иногда - за минуты! Сплошная облачность, туманы, снежные заряды... Опытные командиры не спешили отправлять новичков в небо.
Набрав высоту и взглянув вниз, он радостно ахнул, увидев наконец-то краешек солнца. Его командир Леонид Данилович Васильев, полярный ветеран, сурово одернул:
- Не отвлекайтесь от приборов. Эмоции эмоциями, а дело прежде всего.
Есть обстоятельства, которые не то чтобы формируют человека, зримо изменяют его, а скорее становятся как бы составной частью натуры. Способом выразить дремавшую до того черту характера. Подобным проявителем стала для Юрия полярная военная служба. Он так тесно слился с нею, что уже казалось неясным: он ли был создан специально для нее, она ли пришлась ему впору?.. Как вскоре и космонавтская работа.
«Я никогда не жаждал приключений и опасностей ради них самих», - сказал как-то Гагарин.
И, по всей видимости, он чувствовал себя не очень уютно в первый свой самостоятельный вылет с полярного аэродрома, когда небо, перед этим ясное и безоблачное («простые метеоусловия», - деловито пояснил Казаков), неожиданно замутилось наползшим с моря плотным туманом, и пошел дождь со снегом.
Не посягая на специфику летной работы, рискую все-таки высказать предположение, что мужество молодого пилота могло проявиться тогда лишь в одном-единственном плане: в сохранении хладнокровия и точном следовании приказу,
В воздух поднялся командир звена, опытный северянин. Найдя Гагарина посреди снежных вихрей, он «завел» его на посадку.
Так в его летной книжке появилась запись: такого-то числа, во столько-то часов и минут произвел посадку при пониженном минимуме с оценкой «отлично».
Видимо, в аэродромных буднях это был приметный случай. Ему посвятили боевой листок: «Товарищи авиаторы! Сегодня летчик лейтенант Гагарин проявил высокую выдержку и умение при первом самостоятельном вылете. Учитесь летать так, как офицер Гагарин!»
А Семен Дмитриевич Казаков, кроме того и комсорг гарнизона, намотал себе на ус: значит, отзывчивый симпатичный парень оказался еще и хорошим летчиком? Старая истина: выбор друзей лучше всего раскрывает сущность человека. Последние два года я настойчиво ищу знакомств с людьми, так или иначе сопутствовавшими Гагарину. Они имеют значение не только как полезные свидетели-сообщат какие- нибудь новые факты или любопытные случаи. Но важны они и сами по себе: он многое взял от них, не мог не взять, вольно или подсознательно. И их отношение к вещам и событиям становилось его отношением.
Гагарин вообще немыслим без людей! В самые ранние годы в нем проявилась одна из важнейших черт героя времени: умение объединять вокруг себя и самому входить в коллектив.
Семен Дмитриевич Казаков собранной коренастой фигурой, внимательным прищуром глаз на молодом лице, чем-то еще внезапно напоминает Гагарина.
И жизненный путь их долго оставался схож: та же смоленская деревня и раннее столкновение с материальными сторонами бытия. (Семен Дмитриевич еще школьником стал работать на лесосплаве, потом шофером в совхозе. «Как же вы успевали?» - «Обыкновенно: в школе с утра, а силос возил на своем грузовике во вторую смену, после обеда».) И те же перспективы: не только необъятность юношеских мечтаний, но и точное ощущение - мне бы хотелось назвать его «советским ощущением», - что жизнь непременно удастся и будущее сложится интересным, деятельным. Таким, как и ожидается.
Армейский призыв привел Казакова сначала в военно-морское училище, а затем в морскую авиацию в Заполярье. (Он, кстати, участвовал потом и в отборе анкет для будущих космонавтов. Из семи добровольцев после первых медицинских осмотров осталось два твердых кандидата: Гагарин и Шонин. Они и уехали вместе в Москву.)
Жизнь развела Казакова с бывшим однополчанином не столь далеко во времени, как по тем событиям, которые случились в промежутке между встречами.
Вернувшись на Смоленщину и обосновавшись в родном городе Гагарина Гжатске, Казаков издали следил за его судьбой, никогда не напоминая о себе.
И лишь однажды в Крыму, неожиданно признав на почте в двух загорелых веселых молодцах, которые заколачивали какой-то старушке посылку, «небесных братьев» Поповича и Николаева, Семен Дмитриевич
