порошка.
Это оказалась кладовка. Полки были плотно забиты продуктами, а те, что не помещались на полках, громоздились на полу. Консервы, рис, спагетти, мука для выпечки, картофель, растительное масло, специи, сухие бобы, растворимый кофе, бисквиты, шоколад, минеральная вода, вино… Все в невероятных количествах и самых разных видов. Мне показалось нелепым, когда я представила, сколько лет потребуется переводчику, чтобы одному съесть все это. Не выдерживающие тяжести веса полки в некоторых местах прогнулись и, казалось, вот-вот рухнут.
– Заходи туда!
Голос мужчины заполнил маленькую комнату, но за пределы ее не выходил. Когда мы оказались внутри вдвоем, там совсем не осталось свободного места. Он снял с крюка висевшую под потолком связку лука и вместо нее подвесил меня. Луковицы, высохшие настолько, что приобрели цвет карамели, на вид казались очень вкусными.
– Опустись на пол животом, – приказал он мне.
Он превратил меня в креветку, пропустил цепь между веревками, обхватывающими мои запястья, и подтянул ее к крюку. Переводчик обладал недюжинной силой. Не умеющий правильно есть мягкое мороженое, плавающий лишь каким-то своим странным способом, он проявил невероятное искусство, чтобы подвесить меня на крюк. Ему не составило труда поднять девушку.
Меня ослепила вспышка. Вой ветра звучал уже где-то далеко, но все же оставался невероятно сильным. Звук дребезжащих окон и дверей проникал даже в кладовку.
Переводчик приближал объектив к вздувшимся жилам на моей шее, к ничем не прикрытым половым органам, к вспотевшим подошвам. Я не могла рассмотреть его скрытое камерой лицо. Но по его крепко сжатым пальцам я поняла, что он меня бесконечно презирает. Мое тело поворачивалось, совершенно ничего не ощущая. Цепь и крюк с противным звуком терлись друг о друга. От этого боль только усиливалась.
В подвешенном состоянии я вдруг перепугалась, подумав, что никогда уже не смогу избавиться от этого человека. Казалось, что мои запястья вот-вот оборвутся. Я отчетливо представила эту картину, на которую взирала залитыми потом глазами. Кожа начала трескаться, плоть разрывалась, и, казалось, что цепь вот-вот переломает мне кости. Вдруг вместе с резко оборвавшимся звуком мое тело рухнуло на пол. Не знаю почему, но меня больше всего тревожили мои руки, которые я поднесла к глазам и обнаружила, что всё ниже запястья превратилось во что-то немыслимое. Сверху что-то с грохотом упало. Когда я подняла глаза, то увидела, что на крюке висит голова жены переводчика. Ее шея была обмотана знакомым мне шарфом…
Только свет, просачивающийся из кухни, освещал спину переводчика. Я ощущала в звуках ветра присутствие какой-то влаги. Может быть, наконец-то пошел дождь?
Передо мной были мешки с арахисом, банки с консервированной спаржей, склянки с солью. Не произнося ни слова, я зажмурилась и затаила дыхание. Луковицы послушно ждали на полу.
Переводчик заменил пленку. Он вынимал их одну за другой из кармана брюк. Вдруг из угла донесся странный звук: там что-то двигалось. Он сдвинул ногой мешок с рисом, и в глубине кладовки стала видна маленькая коробочка. Это была мышь, попавшая в мышеловку. Совсем еще маленький мышонок.
– Бедняжка.
Хвост у мышонка был прищемлен, и, пытаясь убежать, он даже сдвинул клетку с места. Он жалобно пищал.
– Я должен его наказать.
Возможно, в хвосте у мышонка нет нервных окончаний. В таком случае, если ему удастся вырваться, боль станет еще сильнее. И непременно потечет кровь. Интересно, какого цвета кровь у мышей?
Переводчик взял в руку кнут. Он, оказывается, лежал между кучами из банок с картофельным супом и коробок с кукурузными хлопьями. Я не заметила его, потому что не подозревала, что нечто подобное может находился среди продуктов.
Мужчина хлестнул меня кнутом. Кнут был длинным и гибким. Рукоять, обернутая бархатом, блестела от обильно выступившего и впитавшегося в нее пота. Наверное, точно такой же кнут был у учителя верховой езды, любовника Марии. Когда переводчик им взмахивал, кнут изящно взлетал в воздух, выписывая там замысловатую кривую. Я почти забыла о том, что это орудие предназначено для того, чтобы причинять мне боль. Кнут изящно менял угол, каждый раз принимая новую форму. В узком пространстве он никогда не задевал ни продуктов, ни стен, ни цепи. Каждый удар доставался только мне.
Мое сердце было охвачено не болью, а раздававшимся звуком. Он был чистым и высоким, напоминавшим звучание струнных инструментов. Кнут всегда достигал какого-нибудь участка моего тела, заставляя дрожать все скрытые внутри органы и кости. Я и представить даже не могла, что мое тело может издавать такие чудесные звуки. Мне казалось, что это журчит источник, скрытый где-то в самых его глубинах.
Мышь отчаянно билась, но чем больше она дергалась, тем сильнее мышеловка зажимала ее хвост. Маленькая спинка была совершенно измочаленной. Глаза у мышонка были влажные и совершенно черные. Он непрестанно продолжал скрипеть зубами и попискивать. Кнут взлетел еще раз. Боль пробежала от ключицы вниз по всему боку. После того как звуки струящейся воды прекратились, я издала радостный крик. Он был таким сильным, что заглушил писк мыши.
Глава тринадцатая
Когда я вышла из кладовки, cнаружи бyшевала настоящая гроза. Дождь стучал по оконным стеклам, ветер кружил, море разбушевалось, и волны докатывались до самой бухточки. Все вокруг потемнело. В этом мраке были видны только брызги, разлетающиеся от ударов волн оскалу. Шум моря и вой ветра слились воедино и с грохотом разносились по острову. Переводчик зажег в комнате свет.
Мертвая мышь плавала в ведре с водой. Спинка у нее была изогнута, передние лапки безвольно свисали, а рот был приоткрыт. Она не долго мучилась. Когда переводчик взял ее за хвост и погрузил в воду, она вначале еще пыталась дергать лапками, но скоро затихла. Словно обдумывая какой-то важный вопpoc, даже погруженная в воду она раскрыла глаза. И когда переводчик выпустил ее из руки, она тотчас всплыла на поверхность воды.
Из-под моей брошенной на пол юбки что-то торчало. Мужчина взял этот предмет в руку и долго его рассматривал. Я растирала наконец обретшие свободу запястья. Следов кнута почти не было видно. Только кожу немного жгло. Однако стоило мне закрыть глаза, как в памяти всплывал кнут, движущийся по кривой.
– Ты встречалась с этим юношей? – спросил переводчик.
– Что? – переспросила я.
– Ты встречалась с этим юношей? – тем же тоном повторил он.
Я поняла, что он имеет в виду своего племянника. Переводчик держал в руках листочки из блокнота, те самые.
– Да, встречалась, – ответила я, не сводя глаз с листочков, смявшихся из-за того, что они долго находились у меня в кармане.
– Когда?
– Накануне его отъезда.
– Он ничего мне про это не сказал.
– Это вышло случайно. Я вдруг увидела, как он рисует картину, сидя на скале напротив автобусной остановки.
– Я об этом не знал. Не знал, что вы встречались тайком от меня.
– Это было совсем недолго.
– И все же он оставил тебе эти листочки…
Переводчик задумчиво нахмурил лоб и заскрежетал зубами. Он обдумывал, как ему лучше разрешить создавшуюся ситуацию. Один листок, потом второй выскользнули из его руки. Я заметила хорошо знакомый
