изумился сэр Ричард.
- Это объясняется очень просто, полковник, - сказал Роб. - Весь лес изрезан боковыми тропинками, причем некоторые из них короче большой дороги. Должно быть, такой тропинкой он и ехал.
- Может быть. Но через Дрейбрук и Мичельдин дорога идет, насколько мне известно, только на Глостер. Неужели этот разбойничий атаман не боится идти в область, занятую нами? - недоумевал Уольвейн.
- Он может миновать ее, - возразил сержант. - Возле Эбенхолла путь разветвляется: один идет в сторону Глостера, а другой - в сторону Уэстбери, где Руперт найдет уже своих.
- Да?.. Ну, хорошо, увидим, - проговорил Уольвейн и прибавил, - поезжайте вперед, сержант, и ведите нас по следам врага. Дай Бог, чтобы мы настигли его хоть при переправе через одну из рек!
Глава XXXII
БОЙ СРЕДИ ПАВОДКА
Между тем принц Руперт во главе своего эскадрона уже подъезжал к переправе через Северну при Фремилоде. Ближайшая переправа при Уэстбери оказалась настолько неудобной и рискованной из-за своей близости к Глостеру, что пришлось направиться к другой. Это затягивало и затрудняло путь, но было безопаснее. Ленсфорд прекрасно понимал, что можно ожидать погони со стороны полковника Уольвейна. Наверное, до него уже донеслась весть о посещении им, Ленсфордом, и принцем Рупертом Холлимида. Получив эту весть, полковник тотчас же должен был поспешить со своим отрядом на помощь обитателям Холлимида. Побывав же там и увидев одно лишь пожарище, зеленая конница форестерцев скачет теперь по следам багряной королевской. Может быть, преследователи подумают, что Руперт переправился через разливавшуюся Северну при Уэстбери, и захотят сделать то же самое. Но это будет их погибелью: вода в том месте так глубока, стремительность ее так велика, что сунувшиеся в нее сгоряча лошади не в силах будут с ней бороться.
Принц Руперт хотя и согласился с доводами Ленсфорда, но с очень тяжелым сердцем решился следовать к другой переправе. Ему хотелось как можно скорее достичь Берклея, где он мог бы укрыться со своими пленниками, а главное - с пленницами. Он тоже был полностью уверен, что за ним погонится полковник Уольвейн, чтобы отбить у него лакомую добычу. К чести этого развращенного немецкого принца нужно сказать, что он отнюдь не страдал трусостью; напротив, он был одним из храбрейших среди роялистов. Но голова его отяжелела после чересчур усердного возлияния за ужином, и ему очень хотелось хорошенько выспаться вместо того, чтобы скакать ночью сломя голову по горам и оврагам, лесам и перелескам, переправляться через разбушевавшиеся реки и ждать встречи с полудикими форестерцами. Все это вовсе не улыбалось принцу, и он очень нервничал.
Но вот добрались, наконец, до переправы при Фремилоде, находившейся милях в двух выше уэстберийской. Ввиду того, что эта переправа должна была отнять много времени, принц распорядился оставить на берегу арьергард, настолько сильный, что в случае надобности он мог бы отбить преследователей. Для этого пришлось использовать треть всего отряда. В той трети, которая следовала непосредственно за командирами, находились и холлимидские пленники. Все они, не исключая дам, были закутаны в длинные военные плащи с опущенными на лица капюшонами; это было сделано для того, чтобы скрыть их от взоров возможных встречных. Пленники сидели на лошадях, которыми сами и управляли, но были так стеснены по сторонам конвоирами, что у них не могло явиться и мысли о побеге.
Командовать арьергардом было поручено Реджинальду Тревору. Поместившись среди деревьев, спускавшихся с горных высот до самой реки, Тревор мог видеть приближение неприятеля с тыла, не будучи сам им замечен, и это давало ему некоторое преимущество. Он должен был сдерживать преследователей до последней возможности, не думая ни о себе, ни о своем отдыхе, во имя главной цели благополучной переправы принца и Ленсфорда с пленниками. В случае же отсутствия погони арьергард мог переправляться сам по сигналу со стороны авангарда, когда тот окажется уже в безопасности на противоположном берегу.
Никто из офицеров принца Руперта не подходил более для охраны переправы, чем Реджинальд Тревор. Он отлично знал местность, примыкавшую к его родовым владениям, и отличался большим мужеством и стойкостью. Но, к несчастью принца, он не знал, что творится в душе и сердце этого офицера.
А сердце Реджинальда Тревора было в тревоге с самого отъезда из Бристоля. Капитан знал, куда и зачем едет принц, и это страшно мучило его. Не менее беспокоила его и необходимость рекомендовать этого принца той самой девушке, которую он сам, Реджинальд, не переставал любить и которую Руперт намеревался превратить в игрушку своей мимолетной прихоти. Теперь же вдобавок на него была возложена и обязанность помогать высокородному повесе вести эту девушку туда, где она могла лишиться чести и всех своих надежд на будущее.
Раньше очень испорченный в среде роялистов, которая была школой всяческого разврата, Реджинальд в последнее время словно переродился, став таким же, каким был в дни своего юношества в родительском доме. И это чудо свершила любовь к этой девушке. Неужели же он мог равнодушно присутствовать при ее позоре и даже быть участником и пособником в нанесении ей этого позора?
Стоя на своем посту и следя за переправой авангарда через разлив, он испытывал противоречивые чувства. В нем боролись две обязанности - обязанность честного человека и долг службы, и это приносило ему большие мучения.
Наконец, повинуясь голосу совести, превозмогшему голос службы, он выдвинул свой отряд прямо на берег, без всякого прикрытия, и отдал приказ держаться на месте и не открывать стрельбы без его команды. Потом он медленно отъехал один назад по только что пройденной дороге и, шагах в пятидесяти от места стоянки отряда, остановился. Этот маневр показался солдатам странным; но так как они не слыхали распоряжений принца и были твердо уверены в преданности своего капитана королю, то подумали, что он действует по каким-нибудь тактическим соображениям.
Между тем, в сущности, Реджинальд изменился не только в нравственном, но и политическом смысле. Эта перемена была так глубока, что он готов был пасть первым в бою с ожидаемыми преследователями, лишь бы был уничтожен весь конвой принца Руперта, а уводимые им пленник и пленницы были спасены. Приглядевшись поближе к грязной оборотной стороне 'блестящего' роялизма, он почувствовал к нему такое же непреодолимое отвращение, какое побудило и его двоюродного брата, Юстеса, покинуть роялистов.
Теперь, в особенности в последний день, отвращение это достигло такой силы, что сделало из прежнего ярого роялиста такого же ярого республиканца, мечтавшего о том, чтобы сбросить с себя опротивевший ему королевский мундир, которым раньше он так гордился. Он очень жалел о том, что не сделал этого до сих пор, отстав где-нибудь по дороге сюда, например, в Мичельдине. Там представился удобный случай. Стоило ему войти в первый попавшийся дом и заявить о своем намерении: его встретили бы с распростертыми объятиями и помогли бы ему присоединиться к парламентским войскам.
Напряженно вслушиваясь, не раздастся ли в ночной тиши шум погони со стороны Уэстбери, Реджинальд молил судьбу, чтобы его желание осуществилось. Как был бы он счастлив, если бы вдруг из-за поворота дороги показался несущийся отряд зеленой конницы и раздался ее грозный военный клич: 'Бог и парламент!' Только одно и могло еще спасти Вегу. Но нужно, чтобы это случилось вовремя, немедленно; через какой-нибудь час прекрасная девушка будет уже за крепкими стенами Берклей-Кессля, куда и он должен будет последовать, лишенный всякой возможности помочь несчастной жертве. Там он даже ценой своей жизни не будет в состоянии спасти ее. Да, теперь, под влиянием чар любви к Веге, прежний себялюбивый Реджинальд Тревор охотно отдал бы за эту девушку свою жизнь.
Кругом царила глубокая тишина. Шумели только воды, да изредка слышался крик ночной птицы, устроившейся на ночлег в ветвях деревьев. Стучали копыта и бряцали удила лошадей. Шумела в воде переправлявшаяся часть конницы. На далекое же расстояние кругом все было погружено в безмятежный ночной покой.
Так прошло немного времени. Вдруг донесшийся издали смутный гул заставил Реджинальда встрепенуться и напрячь слух. Сиявшая в эту ночь луна ярко освещала красивое и мужественное лицо молодого человека. Посторонний наблюдатель мог бы заметить теперь на этом лице, до сих пор таком печальном, и в его открытых блестящих глазах радостное выражение.
Как принц Руперт со своими друзьями опасался погони со стороны Уольвейна, так Реджинальд Тревор желал ее. Он был уверен, что пленницы через кого-нибудь из своих людей или преданных друзей из среды местного сельского населения ухитрились сообщить сэру Ричарду о грозной опасности для них. Получив об
