Тут я решил бежать от этих чар и вернулся к своим наблюдениям на штормовом мостике. Еще один взгляд на прелестную креолку — и я уйду.
В эту минуту она опустилась в кресло, так называемую качалку, и ее движения еще раз подчеркнули красоту и пропорциональность ее сложения. Оказавшись лицом к открытой двери, она в первый раз взглянула в мою сто— рону. И, клянусь, она опять посмотрела на меня так же, как и в первый раз! Что означал этот странный взгляд, эти горящие глаза? Она не сводила с меня пристального взора, а я не смел отвечать ей тем же.
С минуту ее глаза были прикованы ко мне и смотрели не отрываясь. Я был слишком молод в ту пору, чтобы понять их выражение. Позже я сумел бы его разгадать, но не тогда.
Наконец она встала со своего места с недовольным видом, словно доса— дуя не то на себя, не то на меня, круто повернулась и, отворив дверь, вошла в свою каюту.
Мог ли я чем-нибудь оскорбить ее? Нет! Ни словом, ни жестом, ни взглядом! Я не произнес ни звука, даже не пошевелился, и мой застенчивый взор никак нельзя было назвать дерзким.
Я был очень озадачен поведением Эжени Безансон и, в полной увереннос— ти, что никогда больше ее не увижу, поспешил уйти из салона и снова заб— рался на штормовой мостик.
Глава Х. НОВЫЙ СПОСОБ ПОДНИМАТЬ ПАРЫ
Время близилось к закату; огненный диск опускался за черную стену ки— парисов, опоясавшую равнину с запада, и бросал на реку золотистый отб— леск. Прогуливаясь взад и вперед по обтянутой брезентом крыше, я смотрел на эту картину, любуясь ее сверкающей красотой.
Но вскоре мои мечтания были прерваны. Взглянув на реку, я увидел, что нас догоняет большой пароход. Густой дым, валивший из его высоких труб, и яркий огонь в топках показывали, что он идет на всех парах. Как его размеры, так и громкое пыхтенье говорили о том, что это первоклассный пароход. То была «Магнолия». Она шла очень быстро, и вскоре я увидел, что она нас нагоняет.
В ту же минуту до меня донесся снизу разноголосый шум. Громкие, сер— дитые выкрики сливались с шарканьем и топаньем многих ног, бегущих по дощатой палубе. К этой суматохе примешивались и более резкие женские го— лоса.
Я сразу догадался, что это значит. Переполох был вызван появлением парохода-соперника.
До этого времени о соперничестве пароходов почти забыли. Как команда судна, так и пассажиры уже знали, что капитан не собирается устраивать гонки, и хотя этот «выход из игры» вначале вызвал громкое осуждение, од— нако постепенно общее недовольство улеглось.
Команда была занята укладкой груза, кочегары — дровами и топками, иг— роки — картами, а пассажиры — своими чемоданами или свежими газетами. Второй пароход отплывал позже, его потеряли из виду, и мысли о гонке вы— летели у всех из головы.
Появление соперника сразу всех взбудоражило. Картежники бросили не— досданную колоду карт, надеясь начать более азартную игру; читатели пос— пешно отложили книги и газеты; пассажиры, рывшиеся в своих чемоданах, быстро захлопнули крышки; а прелестные пассажирки, сидевшие в качалках, вскочили с мест; все выбежали из кают и столпились на корме.
Штормовой мостик, на котором я стоял, был лучшим местом для наблюде— ния за приближавшимся судном, и вскоре многие пассажиры присоединились ко мне. Но мне захотелось посмотреть, что делается на верхней палубе, и я спустился вниз.
Войдя в общий салон, я увидел, что он совсем опустел. Все пассажиры, и дамы и мужчины, высыпали на палубу и, столпившись вдоль бортов, с тре— вогой смотрели на подходившую «Магнолию».
Я нашел капитана под тентом, на носу парохода. Его окружала толпа чрезвычайно возбужденных пассажиров. Все они кричали наперебой, стараясь убедить его ускорить ход судна.
Капитан, видимо пытаясь отделаться от этих назойливых просителей, расхаживал взад и вперед по палубе. Бесполезно! Куда бы он ни направлял— ся, его тотчас окружала толпа людей, приставая все с той же просьбой; некоторые даже умоляли его «ради всего святого» не дать «Магнолии» их обогнать.
— Ладно, капитан! — кричал один. — Если «Красавица» сдрейфит, пусть не показывается больше в наших местах, так и знайте!
— Правильно! — кричал другой. — Уж я-то в следующий раз поеду только на «Магнолии»!
— «Магнолия» — вот быстроходное судно! — воскликнул третий.
— Еще бы! — подхватил первый. — Там не жалеют пара, сразу видно!
Я пошел вдоль борта по направлению к дамским каютам. Их владелицы теснились у поручней и были, видимо, не менее взволнованы происходящим, чем мужчины. Я слышал, как многие из них выражали желание, чтобы гонка состоялась. Всякая мысль о риске и опасности вылетела у всех из головы. И я уверен, что, если бы вопрос о гонке был поставлен на голосование, против нее не нашлось бы и трех голосов. Признаюсь, что я и сам голосо— вал бы за гонку; меня заразило общее возбуждение, и я уже не думал о ко— рягах, «пильщиках» и взрывах котлов.
С приближением «Магнолии» общее возбуждение росло. Было совершенно ясно, что через несколько минут она догонит, а вскоре и опередит нас. Многие пассажиры не могли примириться с этой мыслью, кругом слышались сердитые возгласы, а иногда и злобные проклятия. Все это сыпалось на го— лову бедного капитана, так как пассажиры знали, что его помощники были за состязание. Один капитан праздновал труса.
«Магнолия» была уже у нас за кормой; ее нос слегка отклонился в сто— рону; она явно собиралась нас обойти.
Вся ее команда деловито сновала по палубе. Рулевой стоял наверху в рулевой рубке, кочегары суетились около котлов; дверцы топок накалились докрасна, и яркое пламя высотой в несколько футов вырывалось из громад— ных дымовых труб. Можно было подумать, что судно горит.
— Они топят окороками! — закричал один из пассажиров.
— Верно, черт побери! — воскликнул другой. — Смотрите, вон перед топ— кой их навалена целая куча!
Я посмотрел в ту сторону. Это была правда. На палубе перед пылающей топкой лежала гора каких-то темнокоричневых предметов. По их величине, форме и цвету можно было заключить, что это копченые свиные окорока. Мы видели, как кочегары хватали их один за другим и бросали в пылающие жер— ла топок.
«Магнолия» быстро догоняла нас. Ее нос уже поравнялся с рулевой руб— кой «Красавицы». На нашем судне волнение и шум все увеличивались. С на— гонявшего нас судна слышались насмешки пассажиров, и от этого страсти разгорались еще больше. Капитана заклинали принять вызов. Мужчины осаж— дали его; казалось, вот-вот начнется драка.
«Магнолия» продолжала идти вперед. Она шла уже с нами наравне, нос с носом. Прошла минута в глубоком молчании. Пассажиры и команды обоих су— дов следили за их движением, затаив дыхание. Еще минута — и «Магнолия» вырвалась вперед!
Громкий, торжествующий крик раздался с ее палубы, а затем на нас по— сыпались насмешки и оскорбления.
— Бросайте конец — мы возьмем вас на буксир!
— Где уж вашему ковчегу угнаться за нами!
— Да здравствует «Магнолия»! Прощай, «Красавица»! Прощай, старая раз— валина! — вопили пассажиры «Магнолии» среди взрывов оглушительного сме— ха.
Я не могу передать вам, какое унижение испытывали все, кто был на борту «Красавицы». Не только команда, но и пассажиры, все как один, пе— реживали это чувство. Я и сам испытывал его гораздо сильнее, чем мог се— бе представить.
Никому не нравится быть в лагере побежденных, хотя бы он и оказался там случайно: кроме того, всякий невольно поддается общему порыву. Наст— роение окружающих — быть может, в силу какого-то физического закона, ко— торому вы не можете противиться, — сразу передается и вам. Даже когда вы знаете, что ликование нелепо и бессмысленно, вас пронизывает какой-то ток, и вы невольно примыкаете к восторженной толпе.
Я помню, как однажды, охваченный таким порывом, присоединил свой го— лос к крикам толпы, во всю глотку приветствовавшей королевский кортеж. Прошла минута, возбуждение мое остыло, и я устыдился своей слабости и податливости.
