начала собирать спелые гуавы, срывая их с дерева, росшего на самом берегу и свисающего над водой. Занятая своим делом, мать вдруг услышала дикий крик и всплеск воды. Оглядевшись, она увидела, что ее ребенок погружается в воду и огромный кайман устремляется вслед за ним. В ужасе женщина уронила белье, бросилась туда и, не колеблясь ни минуты, прыгнула в воду, которая была ей по горло. В этот момент ребенок показался на поверхности. Мать схватила девочку на руки и хотела уже вытащить ее из воды, когда кайман кинулся вперед, разинув пасть, и одним взмахом мощных челюстей отделил ноги девочки от туловища. Девочка закричала еще раз, но это был ее последний крик. Когда мать выбралась на берег и положила на землю изувеченное тельце, ребенок уже не дышал.
Некоторое время несчастная мать сидела и смотрела на бренные останки. Иногда она наклонялась и целовала бледные, помертвевшие губы. Но она не плакала… Я ведь уже сказал, что она была индианка. Они ведут себя не так, как белые. Как бы то ни было, боль ее была слишком остра, чтобы проливать слезы.
Женщина не кричала, не звала на помощь — это было бесполезно: слишком поздно. Она знала, что вблизи нет никого — никого на расстоянии миль. Она поднимала глаза от искалеченного трупа лишь для того, чтобы взглянуть на темную воду: там, в тени кустов гуавы, плавало взад и вперед гнусное пресмыкающееся. Оно проглотило кусочек и нетерпеливо ожидало следующего.
На лице женщины было написано невыносимое страдание и жажда мести. Вдруг внезапная мысль пришла ей в голову. Она поднялась и, бросив взгляд сначала на тело дочери, а затем на каймана, быстро пошла к дому. Через несколько минут она возвратилась, неся длинное копье. Это было охотничье копье ее мужа, которое он часто применял при встречах с ягуаром и другими хищниками. Она принесла также и другие предметы: лассо, несколько веревок и два ножа.
Придя на берег, женщина с беспокойством огляделась. Кайман был еще здесь. Она повернулась и с минуту стояла, как бы раздумывая. Наконец женщина приняла решение и, наклонившись, вонзила копье в то, что осталось от ее ребенка. Это было страшное дело, но чувство мести превозмогло ужас. Затем она привязала к копью ножи, расположив их так, чтобы они торчали, как зубцы, придвинула изуродованное тельце вплотную к ножам и плотно затянула петлю лассо на древке копья. Другой конец лассо она обвязала вокруг ствола дерева, хорошо зная, что ее собственная сила ничтожна по сравнению с силой такого чудовища, как кайман.
Когда все было готово, женщина взялась за древко и метнула копье вместе с телом и со всем остальным в воду. Затем, взяв лассо в руки, она спряталась за кусты и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Кайман тут же бросился вперед и схватил тело ребенка своими огромными челюстями. Женщина оставалась неподвижной, выжидая.
Кайманы не жуют пищу; их зубы для этого не приспособлены — они созданы только для того, чтобы хватать, а язык, который они не могут высунуть, только помогает при глотании.
Через несколько мгновений тело исчезло в широком горле чудовища. Увидев это, женщина вдруг вскочила и сильно потянула лассо. Дикий вой известил о том, что ее намерение увенчалось успехом. Торчащие лезвия вонзились в каймана, и он был побежден.
Почувствовав, что его поймали, огромное пресмыкающееся нырнуло на дно, затем всплыло снова. Громко мыча, оно било хвостом, вспенивая воду. Кровь лилась из его пасти и ноздрей. Кайман метался из стороны в сторону, сотрясая дерево, но толстое ременное лассо сдерживало его.
Это продолжалось долго. Наконец силы каймана стали слабеть, и вот он уже лежал неподвижно в воде.
Во время всей этой сцены мать сидела на берегу реки в глубоком молчании, но, когда она устремляла глаза на чудовище, лишившее ее ребенка, они вспыхивали мстительным огнем.
Наконец звук конских копыт заставил женщину выйти из оцепенения. Она оглянулась Это приехал ее муж.
Грустная повесть была поведана ему; вскоре об этом узнали и все соседи. Горе было всеобщим, и сочувствие заставило подняться всю округу. В течение нескольких дней против кайманов велась война на уничтожение… Вот вам подлинный случай, — сказал Люсьен. — Со времени этого печального происшествия прошло не больше двух лет.
— Какая трагическая история! — с волнением воскликнул Базиль. — Черт побери, начинаешь ненавидеть этих чудовищ! Мне хочется сейчас же застрелить хоть одного!.. И, кроме того, мне нужен длинный зуб аллигатора, чтобы заряжать ружье.
С этими словами он взял ружье и пошел к воде. Вблизи не было видно ни одного аллигатора, хотя в реке можно было заметить десятки их.
— Стой, Базиль! — закричал Франсуа. — Потерпи немного, и я заставлю их приблизиться. Спрячься, а я выманю их к берегу.
Одним из достоинств Франсуа был необычайный талант подражания. Он мог имитировать все — от крика петуха до мычанья быка — и так естественно, что обманывал самих животных. Сбежав вниз, к берегу, он укрылся в зарослях юкки и начал скулить и лаять, как маленький щенок. Базиль тоже спрятался в кусты.
Через минуту несколько аллигаторов уже подплывали с разных сторон. Вскоре они достигли того места на берегу, где прятался Франсуа. Впереди всех был большой самец; задрав морду, он выполз из воды.
Аллигатор, конечно, рассчитывал чем-то поживиться, но ему было суждено разочароваться в своих ожиданиях. Раздался выстрел Базиля, и ужасное пресмыкающееся забарахталось в грязном иле и через некоторое время затихло. Аллигатор был мертв —меткая пуля угодила ему прямо в глаз.
Базиль и Франсуа вышли из засады — они не собирались зря тратить пули. Остальные аллигаторы, увидев людей, уплыли быстрее, чем приплыли.
Топориком Люсьена мальчики выбили из челюсти убитого аллигатора самые большие зубы, а страшное тело оставили лежать на месте — на съедение волкам и хищным птицам, всем тем, кто захочет им поживиться.
Поужинав куском оленины и запив его кофе, наши любители приключений расстелили в палатке шкуры бизона и улеглись спать.
На следующее утро они встали на рассвете и, вкусно позавтракав, оседлали коней и отправились дальше.
Глава Х. ПИЩА ШЕЛКОВИЧНЫХ ЧЕРВЕЙ
Покинув Реку Крокодилов, наши юные охотники направились прямо на запад, через прерии Оуплаусаса. Они не рассчитывали встретить бизонов в этих лугах — бизоны уже давно оставили пастбища Оуплаусаса и ушли на запад. Вместо них на этих равнинах бродили тысячи длиннорогих животных. Но все они, хотя и не вполне ручные, имели хозяев, носили тавро и паслись под присмотром пастухов, которые объезжали стада на лошадях. В прериях Оуплаусаса имелись поселения белых, но наши путешественники не стали сворачивать со своего пути, чтобы посетить их, — целью экспедиции было продвинуться намного дальше, и нельзя было попусту терять время.
На пути им приходилось пересекать многочисленные притоки и реки, большинство которых текло на юг, впадая в Мексиканский залив. Мелководные реки они переходили вброд, а глубокие переплывали на лошадях. Это не представляло трудностей, так как и лошади, и мул Жаннет, и собака Маренго — все умели плавать, как рыбы.
После нескольких дней пути юные охотники достигли берегов реки Сабин, которая отделяет Луизиану от Техаса, бывшего тогда мексиканской территорией. Эта местность отличалась от большинства тех, которые они проехали. Тут было много холмов и возвышенностей; изменился и растительный мир: исчезли высокие темные кипарисы, уступив место соснам. Леса были светлее и не так густы.
Сабин разлилась, по мальчики все же переплыли ее и остановились на западном берегу. Хотя солнце было еще высоко, братья решили остаться у реки до конца дня, так как во время переправы намок багаж. Они разбили лагерь на полянке, в роще низкорослых деревьев. Там было много открытых лужаек, так как деревья росли далеко друг от друга, и вся рощица выглядела как запущенный сад. Кое-где, возвышаясь над остальными деревьями, виднелись конусообразные вершины магнолий; огромный голый ствол одной из них казался на расстоянии старой, разрушенной башней.
Земля была покрыта всевозможными цветами. Здесь были и голубой лупинус, и золотистые подсолнечники, и красные цветы мяты, и мальвы по пяти дюймов в диаметре. Там были и дикий виноград и другие ползучие растения, которые обвивались вокруг деревьев или протягивались гирляндами с одного на
