переехав реку?
- Мне неизвестно никакой, кроме той, по которой мы ехали сами.
- Тогда и говорить нечего... идем все по большой дороге.
- Прекрасно! - воскликнул Вудлей. - Нечего терять времени.
Охотник повернул направо и быстро зашагал вперед, а за ним все остальные. Пройдя двести-триста ярдов, они вышли на открытое пространство между деревьями. Здесь дорогу перерезал овраг, который в период сильных дождей превращался всегда в реку, но теперь почти высох и местами был покрыт жидкой грязью. Окинув его взглядом, путники увидели на нем множество разнообразных следов: глубокие, параллельные колеи, сделанные, очевидно, колесами эмигрантских фур и повозок, следы копыт полсотни лошадей и рогатого скота. Шедший после того дождь не уничтожил их полностью. Путников не удивили эти следы, их поразили другие, более свежие, оставленные совсем недавно. По следам было видно, что всадников проехало больше двадцати, и по направлению к реке. Некоторые лошади были подкованы, но большая часть из них была без подков. Между этими следами виднелись следы еще одной пары лошадей, но уже в противоположном направлении, то есть от реки. Кленси принял их было за следы всадников, которых они искали; он хотел уже двинуться дальше, а за ним Хейвуд, когда Вудлей остановил их.
- Следы эти сделаны не сейчас... они сделаны больше часа тому назад... Вот что, товарищи! Мы сделали большой круг и ничего не узнали. Краснокожие наверняка остановились у реки и будут там ночевать... Для нас это не так уже плохо. В лагере мы их скорее захватим. Идемте прямо туда!
Все последовали его совету и зашагали обратно к реке.
Свернув на узкую тропинку, раскрашенные похитители, несмотря на то, что вынуждены были двигаться медленно вперед, все же добрались к месту своего назначения в тот самый момент, когда Кленси и его спутники вернулись обратно к броду.
Место, куда приехали всадники, представляло круглую площадь, в середине которой стоял громадный дуб. Ствол его имел сорок футов в обхвате, и громадные сучья тянулись во все стороны. Они были зеленые, но собственно листьев на них было очень мало; кое-где разбросаны были кучки их по ветвям, все остальное скрывалось под испанским мхом, который при свете луны казался белым, как лен. Во время ветра мох этот раскачивался из стороны в сторону, но при затишье гирлянды его казались потоками водопада, застывшими от мороза и превратившимися в исполинские ледяные сосульки. Мрачный лесной титан стоял отдельно от остальных деревьев, превосходя их своей верхушкой и как бы властвуя над ними. Луна находилась теперь в самом зените, и тень от дерева равномерно падала во все стороны, образуя большой, темный круг. Подъехав к дереву, всадники спешились, и лейтенант, отведя в сторону Билля, сказал ему:
- Оставайся на этом месте, Бослей, и неси сюда свою пленницу. Мне нужно поговорить со своей до приезда остальных. Это частное дело... я перенесу ее по ту сторону дерева.
- Понимаю, - ответил Билль, повинуясь приказанию. Лейтенант, не видевший необходимости в дальнейших объяснениях, взял под уздцы свою лошадь и перевел ее по ту сторону дуба, объемистый ствол которого мешал Бослею видеть и слышать его. Оставшись один, Бослей осторожно снял свою пленницу с седла и бережно положил ее на траву. Ему было приказано почтительно обращаться с ней, и он не осмеливался отступать от данных ему инструкций. Не только не осмеливался, но и не желал. Старый, закоренелый грешник, он никогда не испытывал страсти к женщинам. Сидя на земле и покуривая свою трубку, он совсем не думал о пленнице, лежавшей у его ног. Мысли его были заняты деньгами Дюпре и тем, какая сумма придется на его долю, а взор и слух направлены к реке, откуда должны были показаться его товарищи. Глубоко досадовал он в душе, что обязанность, возложенная на него, воспрепятствовала ему самому захватить на месте свою долю добычи.
Совсем иначе вел себя его спутник по ту сторону дерева; он также снял с седла свою пленницу и положил ее на землю, связав ее по рукам и по ногам, и, привязав лошадь к дереву, молча направился к видневшейся вблизи тропинке, которая вела прямо к реке и была протоптана дикими зверями, ходившими здесь на водопой. Подойдя к реке и спустившись с берега, он снял с головы убор из перьев, вынул из принесенного им ранца кусок мыла и полотенце и умылся. Из краснокожего он превратился в белого человека. После этого он бросил мыло и полотенце в реку и поднялся на берег, где снова украсил голову убором из перьев.
- Я хочу сделать ей сюрприз, какого она не получала еще со времени своего отъезда из Штатов, - сказал он. - Я уверен, что теперь она больше испугается меня, чем тогда в старом саду. Она не узнала меня тогда, ну, а теперь... узнает себе на мучение, а мне на торжество. Не сладостно ли чувство удовлетворенной мести?
И, кончив свой восторженный спич, он вернулся обратно к дубу. Подойдя к пленнице, он склонился над ней и смотрел на нее жадно, как смотрит пантера на свою добычу, которая бессильно лежит у ее ног, и которую она может уничтожить в любую минуту. Немного погодя, он наклонился еще ниже и прошипел ей, как змея:
- Итак, Елена, наконец ты в моей власти! В полной зависимости от меня! Ты не уйдешь от меня, как не уйти мыши от кошки. О, как это мне приятно...
Сомнений больше не было! Человек, говоривший с ней, был тот, который отравил всю ее жизнь...
XXXI
Елена Армстронг не отвечала ничего; негодование и отчаяние лишили ее способности говорить. Несколько минут молчал Дерк, как бы наслаждаясь произведенным им эффектом, и, наконец, сказал:
- Знаешь ли ты, кто говорит с тобой? Или я должен сказать тебе это, Нелли? Прости эту фамильярность твоему старому другу. Да, повторяю, старому другу... Ты помнишь, что мы давно встречались с тобой и очень далеко отсюда. Если ты забыла, то я могу напомнить тебе об одном приключении, случившемся во время последнего нашего свидания. Не достаточно ли, впрочем, будет назвать место и время? Это было под магнолией в штате Миссисипи, в десять часов вечера, при свете луны, как и теперь. Ни месяца, ни дня не стоит упоминать; под магнолией я стоял на коленях у твоих ног, под этим деревом ты лежишь у моих.
Он замолчал, но не в ожидании ответа. Елена выносила нравственную пытку молча, и только движение одеяла показывало, как сильно вздымалась от волнения ее грудь, и как трепетало сердце. Это не тронуло того, кто стоял подле нее, а, напротив, доставляло ему величайшее наслаждение. Помолчав еще несколько минут, он продолжал:
- Итак, прелестная Елена, ты видишь, что обстоятельства изменились, и, надеюсь, поэтому ты будешь вести себя сообразно этой перемене. Под деревом в Миссисипи ты отвергла меня; здесь, в Техасе, ты не будешь такой неугомонной, не правда ли?
Ответа не последовало.
- Не желаешь отвечать, обойдусь и без ответа. Помнишь старое изречение: молчание есть знак согласия. Быть может, язык твой в конце концов развяжется, когда ты перестанешь грустить о том, кто умер, о твоем возлюбленном Чарльзе Кленси. Ты, вероятно, читала о его смерти и о том, кто его убил? Все истинная правда, и я могу прибавить, что этого никто не знает лучше меня, потому что собственно я и отправил в Царство Небесное этого джентльмена... я, Ричард Дерк.
Елена вздрогнула от ужаса.
Ричард Дерк заговорил:
- Теперь ты знаешь, кто я?
Она по-прежнему лежала неподвижно и молчала, даже сердце ее как будто бы перестало биться.
- Прекрасно, - сказал он, - ты не узнала меня? Не хочешь ли видеть мое лицо? Зрение - самое острое из всех чувств и наиболее верное. Ты не долго будешь лишена его... Я вытащу тебя на свет.
Он перенес ее из-под дерева и положил на освещенное луной место, затем опустился на колени подле нее и выхватил из-за пояса нож. Видя его в таком положении, можно было подумать, что он хочет убить ее, но вместо этого он разрезал одеяло и, раздвинув в стороны, открыл ее лицо. Прекрасное, но бледное от волнения, оно было полно невыразимого горя и страдания. Но ужаса в нем не было... Елена не боялась ножа. Она желала, чтобы он поскорее кончил ее пытку.
- Я так хотел видеть тебя, - продолжал Дерк. - Теперь, когда это удалось мне, я должен сказать, что ты прекрасна, как всегда, только бледнее. Все это пройдет, и розы снова зацветут на твоих щеках в благодатном климате Техаса... особенно в том месте, куда я намерен увезти тебя. Но ты ни разу не взглянула на меня... я исключительно для тебя вымыл лицо. Ну, взгляни же на меня! Я желаю, чтобы ты
