конца своего маршрута, несчастный часовой убеждается, что девица приближается к нему.
Он уменьшает шаг, останавливается на минуту, повертывается на каблуках, не теряя своей официальной важности, и уходит обратно, как бы не замечая приближающегося к нему грациозного создания.
Барышня продолжает свой путь уже по следам часового и, видя, как тот мерно выбивает такт, невольно шепчет:
— Бедный мальчик, ну можно ли заставлять нести подобную службу… это просто жестоко.
Часовой опять дошел до конца и повернулся прямо лицом к девушке. Глаза его устремлены на «пятнадцать шагов вперед» и тщательно избегают ее сострадательного взгляда и дружеской улыбки.
«Он сердит, — говорит она про себя, — и, конечно, он прав. Но я должна перед ним извиниться».
И вслед за этим раздается ее тихий голосок:
— Господин Армстронг, господин Армстронг!
Кадет вздрогнул. На минуту он забывает роль часового и, как простой смертный, делает к ней несколько шагов. Но вдруг приходит в себя и начинает маршировать.
— Запрещено разговаривать под ружьем, — говорит он. — А! Да это вы, мисс Нетти Дашвуд… Извините меня, ради Бога, но я не имею права останавливаться.
В его голосе можно было подметить некоторое смущение и как бы разочарование. Может быть, он ожидал встретить некое другое лицо. Но девушка не заметила этих тонкостей.
— Я, право, в отчаянии, — говорит она, — что вы из-за меня подверглись наказанию… Вот, возьмите вашу пуговицу… Простите ли вы меня за то, что я причинила вам эту неприятность?
Говоря это, она протягивает ему пуговицу — ту злополучную мундирную пуговицу, за которую кадету пришлось стоять на часах вне очереди.
Воспитанник Армстронг, кадет третьего класса, смотрит на нее с удивлением.
— Как? Разве я ее вам?.. — говорит он. — А я думал… нет, нет, действительно я вам отдал эту пуговицу.
— Конечно, мне. Уверяю вас, что, прося пуговицу, я не думала, что вам за нее придется так дорого поплатиться. Мне казалось, что у всех кадетов очень много пуговиц, которые они раздают в танцах своим дамам. У моей кузины Жюльеты их пропасть, и она мне сказала, что девицы хвастают одна перед другой числом собранных пуговиц. Я никак не предполагала, что вам нечем будет заменить отданную мне, и что вас за нее накажут.
Во время этого объяснения молодой часовой, чувствовавший себя неловко из страха быть пойманным каким-нибудь офицером, не переставал как маятник ходить взад и вперед. Тем не менее он не мог удержаться от улыбки, слушая наивную речь девушки и, повернувшись к ней и показывая борт своего мундира, он сказал:
— Вы видите, теперь все пуговицы налицо. Моя оплошность подвергла меня взысканию, а вашей вины тут вовсе нет. Да притом лишний раз постоять на часах не велика важность, и это не должно вас беспокоить. Пожалуйста, посидите минутку, пока я пройдусь до конца линии и обратно. Присядьте на скамейке; мне никак нельзя стоять долго на месте.
Прежде чем девушка сообразила, что ей говорил кадет, тот уже маршировал далее; и как раз в это самое время показался офицер с веером в руке. Офицер принадлежал к комиссариату и потому не обратил внимания на не совсем правильную маршировку часового, а страдания от жары помешали ему заметить юную девушку, сидевшую на скамье.
Как только белая спина офицера скрылась за дверью трактира, кадет быстро вернулся к оставленному посту у скамейки и, убедившись, что никого подле нет, сказал:
— Вы, пожалуйста, простите меня, мисс Нетти, что я так внезапно отошел от вас. Но нам строжайше запрещено говорить, стоя на часах… Ваша кузина Жюльета Брэнтон здорова?
Он сильно покраснел, произнося эти слова; но девушка не обратила внимания на это обстоятельство.
— Она здорова, благодарю вас… Но скажите мне, пожалуйста, господин Армстронг, правда ли, что когда отправляют кадета под арест, его держат в темной яме на хлебе и воде?
Он засмеялся.
— Конечно, нет. Кто рассказал вам такие глупости?
— Мой кузен Корнелиус. Вот поэтому-то я и каялась так в своем безрассудстве… Так вы позволите мне сохранить эту пуговицу?
— Конечно, мисс Нетти, и я прошу вас ни одной минуты более не думать о моем наказании. А вы, в свою очередь, не сделаете ли мне большое одолжение?
— От всей души, — сказала восхищенная девушка.
— Дело в том, видите ли… — тут молодой человек вновь сильно покраснел. — Не попросите ли вы мисс Брэнтон, если она будет на балу в школе, подарить мне первый тур вальса? Вы не откажетесь исполнить мою просьбу, мисс Нетти? Ведь я за вас все-таки наказан.
Ну как отказать в просьбе, так трогательно выраженной? Нетти Дашвуд была слишком великодушна.
— Конечно, я исполню вашу просьбу, — сказала она. — А в свою очередь и я вас попрошу вот о чем: прикажите вырезать ваше имя на этой пуговице, раз уж вы позволили мне ее сохранить.
— С большим удовольствием. Дайте мне ее теперь же, а на балу я вам ее возвращу.
— И отлично… Бедный господин Армстронг! Я не могу выразить, как мне вас жалко…
Армстронг, взяв пуговицу, быстро повернулся и зашагал от скамейки. Не успела девушка опомниться от этого быстрого движения своего кавалера, как послышались шаги, бряцание оружия, и смена часовых, под командой высокого кадета в галунах, показалась из-за угла здания.
— Стой! Армстронг, вперед! — скомандовал ефрейтор.
Молодой человек подходит, передает на ухо новому часовому «пароль» и становится в заднем ряду смены; и смена, оставив нового часового, уходит далее. Девушка, сидя на скамейке, присутствовала при этой сцене.
Когда она подняла глаза на проходившую мимо нее смену, то встретила устремленный на нее взгляд старшего кадета. Два блестящих глаза, бронзовый цвет лица и курчавые черные волосы…
«Как он хорош! — сказала про себя девушка, — но в лице есть что-то дикое».
В то время, как она входила в дом своей кузины и рассказывала о своей проделке, Армстронг был уже в казарме, снимал свою амуницию и говорил товарищу с бронзовым лицом:
— Вот славная девушка! Знаешь, мой милый Мак, ведь она взялась попросить у мисс Брэнтон для меня первый вальс. Что ты скажешь на это?
Кадет Мак Дайармид, погрузившийся было в тригонометрию, поднял голову и в ответ сказал:
— Я уже решил, что в день распределения по классам отправлюсь на бал в «Бенни-бар».
Армстронг задумался.
— Знаешь что, Мак, послушайся меня хоть один раз и откажись от этого публичного бала. А то схлопочешь из-за него лишнюю дурную отметку и будешь сожалеть. Подумай, сколько будет потеряно труда и времени напрасно, если ты не получишь при выходе из академии того чина, который ты вполне заслуживаешь.
— Да! — сказал Мак Дайармид с горькой усмешкой. — Каждый забавляется как умеет, не правда ли? Ну, что я буду делать на ваших балах? В «Бенни-баре» все равны; вот почему я туда хожу и буду ходить до тех пор, пока не сделаю…
Он остановился, как бы испугавшись, что сказал слишком много.
— Не сделаю… чего? — спросил Армстронг.
— Да… сделаю… рано или поздно, а сделаю… ты увидишь, — сказал Мак Дайармид со странным движением головы и вновь принялся за книгу.
— Ну, ну, — ответил Армстронг, — когда при новом распределении тебя наградят чином, ты забудешь и думать об этом.
Глава 2. СПУСТЯ ДВА ГОДА
Минуло два года, и в академии наступил день выпуска. Экзамены кончились; вновь произведенные офицеры получили назначения и навсегда оставили ружье, будку и стояние на часах.
