Эта комната была бальная зала, богато меблированная, но великолепие ее было наполовину дикое. Образчики оружия всех стран были повешены между двумя картинами Труайона; над мраморной Психеей растянута пятнистая шкура тигра. Головы антилоп и оленей с рогами висели на стенах рядом с японской бронзой или какой-нибудь старинной китайской вазой. На столе, на парчовой скатерти, валялись: ружье самой обыкновенной конструкции и отделки, пояс с пистолетами, коробка с патронами, поднос со стаканами и бутылки.
Мак Дайармид вошел, и взор его прежде всего обратился на поднос. Он захохотал и, хлопнув дружески Жоэ по плечу, сказал:
— Ура! Цивилизация все-таки имеет в себе и кое-что хорошее. Она изобрела виски. Выпьем же за цивилизацию!
Он схватил бутылку и поднял ее вровень с глазами.
— Я, Джон Логан Мак Дайармид, наследник двух поколений вождей и состояния, которым никому постороннему не обязан, объявляю, что сегодня оказываю честь цивилизации — напиваюсь пьяным ради нее! К черту Вест-Пойнт и академию, к черту армию! Они отказались дать мне шпагу, которая могла бы им служить. Тем хуже для них. Призываю небо в свидетели! Я покажу им, нужен ли Джону Логану Мак Дайармиду диплом для того, чтобы драться! Эван Рой, голубчик, стаканчик за твое здоровье!
Он уже без церемоний подносил бутылку к губам, как вдруг Эван Рой бросился к нему и, обняв сзади, схватил за обе руки.
— Жоэ, возьми у него бутылку из рук! — скомандовал он.
Минуту спустя между двумя обнявшимися родственниками началась молчаливая, но ожесточенная борьба. Мак Дайармид пытался освободиться, наклонялся, чтобы поднять и перебросить Эвана через голову, но шотландец бесспорно был сильнее, и позиция его была выгоднее; он сжимал Дайармида точно тисками, упираясь коленом в спину, он кружил вместе с ним, но не выпускал его из рук.
Мак Дайармид тщетно пытался стряхнуть с себя противника, грозил задушить его, но все усилия и угрозы были напрасны.
Между тем, Жоэ, не теряя времени, убрал бутылки в буфет, запер его и ключ положил в карман.
— Теперь, мистер Рой, вы можете его отпустить, опасаться нечего.
Эван навалился всею тяжестью и, быстро отпустив руки, так сильно толкнул Мак Дайармида, что тот упал плашмя на ковер. Рой встал подле него, а Жоэ благоразумно скрылся.
Наступила гробовая тишина. Мак Дайармид, ошеломленный падением, оставался неподвижен; Эван Рой тяжело переводил дух. Но вдруг побежденный точно осознал свое унижение: черты лица его исказились, дикий огонь загорелся в глазах, и одним движением, доказывавшим изумительную способность к гимнастическим упражнениям, он вскочил на ноги.
Без слов, бледный как полотно, он ринулся к столу, чтобы схватить оружие.
Но Эван Рой с ловкостью леопарда опередил его и своей огромной ладонью отбросил в другой конец комнаты ружье и револьвер.
Мак Дайармид не произнес ни слова, но глаза его метали молнии.
Эван Рой смотрел на него молча. Гнев горца сменился выражением необыкновенной нежности. Дабы явственнее выказать эту нежность, он прибегнул к присущей шотландцам манере объясняться.
— Нет стыда для львенка, если его укротит старый лев, готовый всю кровь до последней капли отдать за того же львенка, потому что видит в нем главу рода. Если Мак Дайармид раздражен против своего благодетеля, против того, кто научил его владеть оружием… тогда это очень просто: пусть он отомстит.
И с этими словами Эван расстегнул жилет и, обнажив грудь, подал молодому человеку шотландский кинжал.
Рука Мак Дайармида сжала рукоятку кинжала. Он смотрел на спокойно стоявшего перед ним Эвана Роя.
— Коли! — крикнул Эван. — Глава рода имеет право жизни и смерти над членами своего рода!
Молодой человек выпрямился; все тело его нервически дрожало. Он колебался. Наконец, бросив кинжал, он глубоко вздохнул.
— Нет мужчины, которому я уступил бы, но ты, Эван Рой, для меня не мужчина. Дай мне стакан виски. Уверяю тебя, что мне это не принесет вреда.
— Нет, я не дам виски, — ответил решительно шотландец. — В роду твоего отца умеют пить и не терять рассудка, но в тебе много от матери, а люди ее племени никогда не могли оставаться джентльменами в обществе бутылки.
— Да, но я обещаю тебе не пить лишнего, — протестовал молодой человек.
— Слыхали мы эту песню. Ведь вот точно такие же обещания давал Большой Орел, обращаясь к твоему отцу, когда мы вели с ним торговлю мехами. А как выпьет, бывало, так за лишний стакан виски готов отдать своих жен, детей, оружие, лошадей, — одним словом, все! Что же сталось с этим грозным вождем, знаменитым военачальником?.. Он умер как собака в бедном шалаше, всеми брошенный, и никто не пожалел его… кроме дочери, сделавшейся впоследствии почтенной супругой Мак Дайармида…
— И моей уважаемой матерью, — с живостью сказал молодой человек. — Не забывай этого, Эван Рой! Вы так гордитесь нашей европейской кровью, что кровь индейца не ставите ни во что. А между тем, дом, землю, состояние, — разве не от племени моей матери я все это получил?.. Разве не индейцы отдавали все эти сокровища в обмен на яд, которым наделял их мой отец? За бочонок виски давали от двухсот до трехсот буйволовых шкур, и тот, кого ты называешь главою дворянского рода, для них был не что иное как разоритель и торгаш. Я повторяю: все, что находится здесь, досталось мне от матери, и если проклятие моего племени тяготеет надо мною — я тоже буду пить… Жоэ, виски!..
Голос его принял какое-то особенное дикое выражение и гулко раздался по безмолвному дому.
Жоэ и не думал идти на грозный зов, но тут послышалось шуршание шелкового платья, и на пороге появилась прелестная девушка.
— Милый брат, наконец ты здесь! — воскликнула она, бросаясь на шею Мак Дайармиду.
Гнев молодого человека мгновенно исчез. Он горячо поцеловал сестру и, немного отступя, долго любовался ею.
Это была худенькая бледная девушка с большими черными глазами и черными как уголь волосами, при этом очень красивая. Округлость фигуры и выдающиеся скулы делали ее моложе, чем она была, а блеск зубов и матовая белизна кожи придавали лицу какое-то особенное выражение кротости и доброты. Подчиняясь капризам моды, девушка была одета в платье из богатой лионской материи, но покрой платья напоминал национальный индейский, а на голове, по индейскому обычаю, был яркий шелковый фуляр, прикрепленный золотым обручем.
— Дочь Утра, — сказал ей молодой человек глухим голосом, — все кончено, сестра: Мак Дайармид никогда не поведет белых воинов в сражение. Они обесчестили твоего брата, они разбили безвозвратно все надежды, которые он питал относительно улучшения судьбы своего племени… Мы покинем этот город… Напрасно мы когда-то променяли родные шалаши на эти каменные палаты. Белые люди и красные люди не могут жить друг подле друга!.. Вернемся в пустыню… на нашу настоящую родину… там нет, по крайней мере, обмана!..
Дочь Утра сложила руки на груди с покорностью, свойственной индейским девушкам.
— Мой брат, ты вождь племени эшипетов, — сказала она, опустив глаза. — Долг женщины исполнять приказания воина. Я готова.
— А мать? — спросил он.
— Она ждет тебя у себя, — ответила девушка и пошла впереди брата.
Они шли по коридору, убранному пиками и, как весь дом, ярко освещенному, несмотря на поздний час. Дойдя до запертой двери, они услышали глухие и монотонные звуки, будто колыбельной песни.
Мак Дайармид с сестрой остановились и прислушались.
— Бедная мать! — прошептал он. — Она напевает «песню вождя» в честь моего возвращения. Подожди меня здесь…
И он один вошел в комнату.
Глава 4. ФОРТ ЛУКУТ
— Уверяю вас, мой друг, что военный дух слабеет! И это началось уже давно. Даю сроку не
