– Алло? – Пат подошла к нам. Она слегка пошатывалась и смеялась. – Я немного пьяна. От солнца. Каждый раз, как полежу на солнце, я качаюсь, точно старый моряк.
Я поглядел на нее, и вдруг все изменилось. Я не верил больше врачу; я верил в чудо. Она была здесь, она жила, она стояла рядом со мной и смеялась, – перед этим отступало все остальное.
– Какие у вас физиономии! – сказала Пат.
– Городские физиономии, которые здесь совсем неуместны, – ответил Кестер. – Мы никак не можем привыкнуть к солнцу.
Она засмеялась.
– У меня сегодня хороший день. Нет температуры, и мне разрешили выходить. Пойдем в деревню и выпьем аперитив.
– Разумеется.
– Пошли.
– А не поехать ли нам в санях? – спросил Кестер.
– Я достаточно окрепла, – сказала Пат.
– Я это знаю, – ответил Кестер. – Но я еще никогда в жизни не ездил в санях. Мне бы хотелось попробовать.
Мы подозвали извозчика и поехали вниз по спиральной горной дороге, в деревню. Мы остановились перед кафе с маленькой, залитой солнцем террасой. Там сидело много людей, и среди них я узнал некоторых обитателей санатория. Итальянец из бара был тоже здесь. Его звали Антонио, он подошел к нашему столу, чтобы поздороваться с Пат. Он рассказал, как несколько шутников прошлой ночью перетащили одного спавшего пациента вместе с кроватью из его палаты в палату одной дряхлой учительницы.
– Зачем они это сделали? – спросил я.
– Он уже выздоровел и в ближайшие дни уезжает, – ответил Антонио. – В этих случаях здесь всегда устраивают такие штуки.
– Это пресловутый юмор висельников, которым пробавляются остающиеся, – добавила Пат.
– Да, здесь впадают в детство, – заметил Антонио извиняющимся тоном.
«Выздоровел, – подумал я. – Вот кто-то выздоровел и уезжает обратно».
– Что бы ты хотела выпить, Пат? – спросил я.
– Рюмку мартини, сухого мартини.
Включили радио. Венские вальсы. Они взвивались в теплом солнечном воздухе, словно полотнища легких светлых знамен. Кельнер принес нам мартини. Рюмки были холодными, они искрились росинками в лучах солнца.
– Хорошо вот так посидеть, не правда ли? – спросила Пат.
– Великолепно, – ответил я.
– Но иногда это бывает невыносимо, – сказала она.
Мы остались до обеда. Пат очень хотела этого. Все последнее время она вынуждена была оставаться в санатории и сегодня впервые вышла. Она сказала, что почувствует себя вдвойне здоровой, если сможет пообедать в деревне. Антонио обедал с нами. Потом мы опять поехали на гору, и Пат ушла к себе в комнату. Ей полагалось два часа полежать. Мы с Кестером выкатили «Карла» из гаража и осмотрели его. Нужно было сменить две сломанные рессорные пластины. У владельца гаража были инструменты, и мы принялись за работу. Потом мы подлили масла и смазали шасси. Покончив со всем этим, мы выкатили его наружу. Он стоял на снегу, забрызганный грязью, с обвисшими крыльями – лопоухий.
– Может, помоем его? – спросил я.
– Нет, в дороге нельзя, он этого не любит, – сказал Кестер.
Подошла Пат. Она выспалась и посвежела. Собака кружилась у ее ног.
– Билли! – окликнул я.
Пес замер, но глядел не слишком дружелюбно. Он не узнал меня. И очень смутился, когда Пат указала ему на меня.
– Ладно, – сказал я. – Слава богу, что у людей память лучше. Где же это он был вчера?
Пат засмеялась:
– Он все время пролежал под кроватью. Он очень ревнует, когда ко мне кто-нибудь приходит. И всегда от раздражения куда-нибудь прячется.
– Ты отлично выглядишь, – сказал я.
Она посмотрела на меня счастливым взглядом. Потом подошла к «Карлу»:
– Мне бы хотелось опять разок посидеть здесь и немножко прокатиться.
– Конечно, – сказал я. – Как ты думаешь, Отто?
– Само собой разумеется. Ведь на вас теплое пальто. Да и у нас здесь достаточно шарфов и одеял.
Пат села впереди, рядим с Кестером. «Карл» взревел. Выхлопные газы сине-белыми облачками заклубились в холодном воздухе. Мотор еще не прогрелся. Цепи, грохоча, начали медленно перемалывать снег. «Карл» пополз, фыркая, громыхая и ворча, вниз в деревню, вдоль главной улицы, словно поджарый
