– Надеюсь. Мне и не нужна женщина в роли товарища. Мне нужна возлюбленная.
– Я и не возлюбленная, – пробормотала она.
– Так кто же ты?
– Не половинка и не целое. Так… фрагмент….
– А это самое лучшее. Возбуждает фантазию. Таких женщин любят вечно. Законченные женщины быстро надоедают. Совершенные тоже, а «фрагменты» – никогда.
Было четыре часа утра. Я проводил Пат и возвращался к себе. Небо уже чуть посветлело. Пахло утром.
Я шел вдоль кладбища, мимо кафе «Интернациональ». Неожиданно открылась дверь шоферской закусочной около дома профессиональных союзов, и передо мной возникла девушка. Маленький берет, потертое красное пальто, высокие лакированные ботинки. Я уже прошел было мимо, но вдруг узнал ее:
– Лиза…
– И тебя, оказывается, можно встретить.
– Откуда ты? – спросил я. Она показала на закусочную:
– Я там ждала, думала, пройдешь мимо. Ведь ты в это время обычно идешь домой.
– Да, правильно…
– Пойдешь со мной?
Я замялся.
– Это невозможно…
– Не надо денег, – быстро сказала она.
– Не в этом дело, – ответил я необдуманно, – деньги у меня есть.
– Ах, вот оно что… – с горечью сказала она и хотела уйти.
Я схватил ее за руку:
– Нет, Лиза…
Бледная и худая, она стояла на пустой, серой улице. Такой я встретил ее много лет назад, когда жил один, тупо, бездумно и безнадежно. Сначала она была недоверчива, как и все эти девушки, но потом, после того как мы поговорили несколько раз, привязалась ко мне. Это была странная связь. Случалось, я не видел ее неделями, а потом она стояла где-то на тротуаре и ждала меня. Тогда мы оба не имели никого, и даже те немногие крупицы тепла, которые мы давали друг другу, были для каждого значительны. Я давно уже не видел ее. С тех пор, как познакомился с Пат.
– Где ты столько пропадала, Лиза?
Она пожала плечами:
– Не все ли равно? Просто захотелось опять увидеть тебя… Ладно, могу уйти…
– А как ты живешь?
– Оставь ты это… – сказала она. – Не утруждай себя…
Ее губы дрожали. По ее виду я решил, что она голодает.
– Я пройду с тобой немного, – сказал я.
Ее равнодушное лицо проститутки оживилось и стало детским. По пути я купил в одной из шоферских закусочных, открытых всю ночь, какую-то еду, чтобы покормить ее. Лиза сперва не соглашалась, и лишь когда я ей сказал, что тоже хочу есть, уступила. Она следила, как бы меня не обманули, подсунув плохие куски. Она не хотела, чтобы я брал полфунта ветчины и заметила, что четвертушки довольно, если взять еще немного франкфуртских сосисок. Но я купил полфунта ветчины и две банки сосисок.
Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На столе стояла керосиновая лампа, а около кровати – бутылка с вставленной в нее свечой. К стенам были приколоты кнопками картинки из журналов. На комоде лежало несколько детективных романов и конверт с порнографическими открытками. Некоторые гости, особенно женатые, любили разглядывать их. Лиза убрала открытки в ящик и достала старенькую, но чистую скатерть.
Я принялся развертывать покупки. Лиза переодевалась. Сперва она сняла платье, а не ботинки, хотя у нее всегда сильно болели ноги, я это знал. Ведь ей приходилось так много бегать. Она стояла посреди комнатки в своих высоких до колен, лакированных ботинках и в черном белье.
– Как тебе нравятся мои ноги? – спросила она.
– Классные, как всегда…
Мой ответ обрадовал ее, и она с облегчением присела на кровать, чтобы расшнуровать ботинки.
– Сто двадцать марок стоят, – сказала она, протягивая мне их. – Пока заработаешь столько, износятся в пух и прах.
Она вынула из шкафа кимоно и пару парчовых туфелек, оставшихся от лучших дней; при этом она виновато улыбнулась. Ей хотелось нравиться мне. Вдруг я почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой крохотной каморке, словно умер кто-то близкий.
Мы ели, и я осторожно разговаривал с ней. Но она заметила какую-то перемену во мне. В ее глазах появился испуг. Между нами никогда не было больше того, что приносил случай. Но, может быть, как раз это и привязывает и обязывает людей сильней, чем многое другое. Я встал.
