Он помолчал немного.
– Завтра я зайду к фройляйн Хольман. В одиннадцать часов утра. Вы сможете ей передать?
– Нет, – сказал я. – Я не хотел бы, чтобы она знала о моем разговоре с вами. Она, вероятно, сама позвонит завтра. Может быть, вы ей тогда и скажете.
– Хорошо. Сделаем так. Я скажу ей.
Я механически отодвинул в сторону толстую захватанную телефонную книгу. Она лежала на небольшой деревянной полочке. Стенка над ней была испещрена телефонными номерами, записанными карандашом.
– Можно мне зайти к вам завтра днем? – спросил я. Жаффе не ответил.
– Я хотел бы узнать, как она.
– Завтра я вам еще ничего не смогу ответить, – сказал Жаффе. – Надо понаблюдать за ней по крайней мере в течение недели. Я сам извещу вас.
– Спасибо. – Я никак не мог оторвать глаз от полочки. Кто-то нарисовал на ней толстую девочку в большой соломенной шляпе. Тут же было написано: «Элла дура!»
– Нужны ли ей теперь какие-нибудь специальные процедуры? – спросил я.
– Это я увижу завтра. Но мне кажется, что дома ей обеспечен неплохой уход.
– Не знаю. Я слышал, что ее соседи собираются на той неделе уехать. Тогда она останется вдвоем с горничной.
– Вот как? Ладно, завтра поговорю с ней и об этом. Я снова закрыл рисунок на полочке телефонной книгой:
– Вы думаете, что она… что может повториться такой припадок?
Жаффе чуть помедлил с ответом.
– Конечно, это возможно, – сказал он, – но маловероятно. Скажу вам точнее, когда подробно осмотрю ее. Я вам позвоню.
– Да, спасибо.
Я повесил трубку. Выйдя из будки, я постоял еще немного на улице. Было пыльно и душно. Потом я пошел домой.
В дверях я столкнулся с фрау Залевски. Она вылетела из комнаты фрау Бендер, как пушечное ядро. Увидев меня, она остановилась:
– Что, уже приехали?
– Как видите. Ничего нового?
– Ничего. Почты никакой… А фрау Бендер выехала.
– Вот как? Почему же?
Фрау Залевски уперлась руками в бедра:
– Потому что везде есть негодяи. Она отправилась в христианский дом призрения, прихватив с собой кошку и капитал в целых двадцать шесть марок.
Она рассказала, что приют, в котором фрау Бендер ухаживала за младенцами, обанкротился. Священник, возглавлявший его, занялся биржевыми спекуляциями и прогорел на них. Фрау Бендер уволили, не выплатив ей жалованья за два месяца.
– Она нашла себе другую работу? – спросил я, не подумав.
Фрау Залевски только посмотрела на меня.
– Ну да, конечно не нашла, – сказал я.
– Я ей говорю: оставайтесь здесь, с платой за квартиру успеется. Но она не захотела.
– Бедные люди в большинстве случаев честны, – сказал я. – Кто поселится в ее комнате?
– Хассе. Она им обойдется дешевле. – А с их прежней комнатой что будет?
Она пожала плечами:
– Посмотрим. Больших надежд на новых квартирантов у меня нет.
– Когда она освободится?
– Завтра. Хассе уже переезжают.
Мне вдруг пришла в голову мысль.
– А сколько стоит эта комната? – спросил я.
– Семьдесят марок.
– Слишком дорого.
– По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.
– Тогда это тем более дорого. От кофе, который готовит Фрида, я отказываюсь. Вычтите стоимость завтраков. Пятьдесят марок, и ни пфеннига больше.
