порыжелый цилиндр, немедленно придавший его лицу деревянное выражение, сел в фаэтончик - но вдруг вспомнил, что не взял с собой перчаток; кликнул 'вездесущего' Павла - и тот принес ему пару только что вымытых замшевых белых перчаток, каждый палец которых, расширенный к концу, походил на бисквит. Соломин сунул перчатки в карман и сказал, что можно ехать. Тогда лакей с какой-то внезапной, совершенно не нужной отвагой вскочил на козла, благовоспитанный кучер пискнул фальцетом - и лошади побежали.
Пока они постепенно приближали Соломина к имению Сипягина, этот государственный муж, сидя у себя в гостиной с полуразрезанной политической брошюркой на коленях, беседовал о нем с своей женой. Он поверял ей, что выписал его собственно затем, чтобы попытаться, нельзя ли сманить его с купеческой фабрики на свою собственную, так как она идет из рук вон плохо и нужны коренные преобразования! На мысли, что Соломин откажется приехать или даже назначит другой день, Сипягин и останавливаться не хотел, хоть сам же в своем письме к Соломину предлагал ему выбор дня.
- Да ведь фабрика у нас писчебумажная, не прядильная, - заметила Валентина Михайловна.
- Все равно, душа моя: и там машины, и здесь машины ... а он - механик!
- Да ведь он, быть может, специалист!
- Душа моя, во-первых - на Руси нет специалистов; а во-вторых - я повторяю тебе: он механик!
Валентина Михайловна улыбнулась.
- Смотри, мой друг: тебе уже раз не посчастливилось с молодыми людьми; как бы тебе во второй раз не ошибиться!
- Это ты насчет Нежданова? Но, мне кажется, цели своей я все-таки достиг: репетитор для Коли он хороший. А потом - ты знаешь: non bis in idem! Извини, пожалуйста, мой педантизм... Это значит, что две вещи сряду не повторяются.
- Ты полагаешь? А я так думаю, что все на свете повторяется ... особенно то, что в натуре вещей... и особенно между молодыми людьми.
- Que voulez-vouz dire? - спросил Сипягин, округленным жестом бросая брошюру на стол.
- Ouvrez les yeux - et vous verrez! - ответила ему Сипягина; по-французски они, конечно, говорили друг другу 'вы'.
- Гм! - произнес Сипягин. - Это ты про студентика?
- Про господина студента.
- Гм! разве у него тут (он повертел рукою около лба)... что-нибудь завелось? А?
- Открой глаза!
- Марианна? А? (Второе: 'А?' было произнесено более в нос, чем первое.)
- Открой глаза, говорят тебе!
Сипягин нахмурил брови.
- Ну, это мы все разберем впоследствии. А теперь я хотел только одно сказать... Этот Соломин, вероятно, будет несколько конфузиться... ну, понятное дело, не привык. Так надо будет этак с ним поласковее...чтобы не запугать. Я это не для тебя говорю; ты у меня - золото и кого захочешь - мигом очаровать можешь. J'en sais quelque chose, madame! Я это говорю для других; вот хоть бы для этого...
Он указал на модную серую шляпу, стоявшую на этажерке: эта шляпа принадлежала г. Калломейцеву, который с утра находился в Аржаном.
- Il est tres cassant, ты знаешь; очень уж он презирает народ, что я весьма...осуждаю! К тому же я с некоторых пор замечаю в нем какую-то раздражительность, придирчивость... Или его дела там (Сипягин качнул куда-то неопределенно головою... но жена поняла его) - не подвигаются ? А?
- Открой глаза... опять скажу я тебе.
Сипягин приподнялся.
- А? (Это 'А?' было уже совсем другого свойства и в другом тоне... гораздо ниже.) Вот как?! Как бы я уж их тогда слишком не открыл!
- Это твое дело; а насчет твоего нового молодого - если он только приедет сегодня - ты не беспокойся; будут приняты все мены предосторожности.
И что же? Оказалось, что никаких мер предосторожности вовсе не требовалось. Соломин нисколько не сконфузился и не испугался. Когда слуга доложил о нем, Сипягин тотчас встал, промолвил громко, так, чтоб в передней было слышно: 'Проси! разумеется, проси!' - направился к двери гостиной и остановился вплоть перед нею. Лишь только Соломин переступил порог, Сипягин, на которого он едва не наткнулся, протянул ему обе руки и, любезно осклабясь и пошатывая головою, радушно приговаривая: 'Вот как мило... с вашей стороны... как я вам благодарен', - подвел его к Валентине Михайловне.
- Вот это женка моя, - проговорил он, мягко нажимая своею ладонью спину Соломина и как бы надвигая его на Валентину Михайловну, - а вот, моя милая, наш первый здешний механик и фабрикант, Василий... Федосеевич Соломин. Сипягина приподнялась и, красиво взмахнув снизу вверх своими чудесными ресницами, сперва улыбнулась ему - добродушно, как знакомому; потом протянула ему свою ручку ладонью вверх, прижимая локоток к стану и наклонив головку в сторону ручки... словно просительница. Соломин дал и мужу и жене проделать над ним все ихние штучки, пожал руку и ему и ей - и сел по первому приглашению. Сипягин стал беспокоиться - не нужно ли ему чего? Но Соломин отвечал, что ничего ему не нужно, что он нисколько не устал с дороги и находится в полном его распоряжении.
- Так что можно вас попросить пожаловать на фабрику ? - воскликнул Сипягин, как бы совестясь и не смея верить такой большой снисходительности со стороны гостя.
- Хоть сейчас, - отвечал Соломин.
- Ах, какой же вы обязательный! Прикажете дрожки заложить? Или, может быть, вы желаете пешком...
- Да ведь она, чай, недалеко отсюда, ваша фабрика?
- С полверсты, не больше!
- Так на что же экипаж закладывать?
- Ну, так прекрасно. Человек, шляпу мне, палку, поскорее! А ты, хозяюшка, хлопочи, обед нам припасай! - Шляпу!
Сипягин волновался гораздо более, чем его гость. Повторив еще раз: 'Да что ж это мне шляпу!', он - сановник! - выскочил вон - совсем как резвый школьник. Пока он разговаривал с Соломиным, Валентина Михайловна посматривала украдкой, но внимательно, на этого 'нового молодого'. Он спокойно сидел на кресле, положив обе обнаженные руки себе на колени (он так-таки и не надел перчаток), и спокойно, хотя с любопытством, оглядывал мебель, картины. 'Это что такое? думала она. - Плебей... явный плебей... а как просто себя держит!' Соломин действительно держал себя очень просто, не так, как иной, который прост-то прост, но с форсом: 'Смотри, мол, на меня и понимай, каков я есть!' - а как человек, у которого и чувства и мысли несложные, хоть и крепкие.
Сипягина хотела было заговорить с ним - и, к изумлению своему, не тотчас нашлась. 'Господи! - подумала она, - неужели же этот фабричный мне импонирует?'
- Борис Андреич должен быть вам очень благодарен, - промолвила она наконец, - что вы согласились пожертвовать для него частью вашего драгоценного времени ...
- Не так уж оно драгоценно, сударыня, - отвечал Соломин, - да ведь я и ненадолго к вам.
'Voila ou L'ours a montre sa patte', - подумала она по-французски; но в эту минуту ее муж появился на пороге раскрытой двери, с шляпой на голове и 'стиком' в руке. Стоя в полуоборот, он развязно воскликнул:
- Василий Федосеич! Угодно пожаловать? Соломин встал, поклонился Валентине Михайловне и пошел вслед за Сипягиным.
- За мной, сюда, сюда, Василий Федосеич! - твердил Сипягин, точно он пробирался по каким-то дебрям и Соломину нужен был проводник. - Сюда! здесь ступеньки, Василий Федосеич!
- Коли уж вам угодно меня величать по отчеству, - промолвил не спеша Соломин, - я не Федосеич, а Федотыч.
Сипягин оглянулся на него назад, через плечо, почти с испугом.
- Ах, извините, пожалуйста, Василий Федотыч!
- Ничего-с; не стоит.
Они вышли на двор. Им навстречу попался Калломейцев.
