обстоятельстве своей госпоже - да не посмела и только подумала: 'В Казань! Как бы не подальше куда- нибудь!' А Платонида Ивановна до того растерялась, что даже обычной молитвы своей не произносила. В такой беде и Господь Бог помочь не мог!
В тот же день Аратов уехал в Казань.
12
Не успел он прибыть в этот город и занять номер в гостинице - цкак уже бросился отыскивать дом вдовы Миловидовой. Во время всего путешествия он находился в каком-то оцепенении, что, впрочем, нисколько не мешало ему принимать все нужные меры, в Ниж-нем-Новгороде перебраться с железной дороги на пароход, кушать на станциях и т. п. Он по-прежнему был уверен, что там все разрешится - и потому отгонял от себя всякие воспоминания и соображения, удовлетворяясь одним: мысленным приготовлением того спича, в котором он изложит перед семейством Клары Милич настоящую причину своей поездки. Вот он наконец добрался до цели своего стремления, велел о себе доложить. Его впустили... с недоумением и испугом - но впустили.
Дом вдовы Миловидовой оказался действительно таким, каким описал его Купфер; и сама вдова точно походила на одну из купчих Островского, хотя была чиновница: муж ее состоял в чине коллежского ассесора. Не без некоторого затруднения Аратов, предварительно извиняясь в своей смелости, в странности своего посещения, произнес приготовленный спич о том, как бы ему хотелось собрать все нужные сведения о столь рано погибшей даровитой артистке; как им руководит в этом случае не праздное любопытство, а глубокое сочувствие к ее таланту, которого он был поклонником (он так и сказал: поклонником); как, наконец, было бы грешно оставить публику в неведении о том, что она потеряла - и почему не сбылись ее надежды! Г-жа Миловидова не прерывала Аратова; она едва ли хорошо понимала, что такое ей говорит этот незнакомый гость, - и только пучилась слегка и таращила на него глаза, находя, однако, что вид у него смирный, одет он прилично - и не мазурик какой... денег не попросит.
- Вы это о Кате? - спросила она, как только Аратов умолк.
- Точно так... о вашей дочери.
- И вы для этого из Москвы приехали?
- Из Москвы.
- Только для этого?
- Для этого.
Г-жа Миловидова вдруг встрепенулась.
- Да вы - сочинитель? В журналах пишете?
- Нет, я не сочинитель - и в журналах до сих пор не писал. Вдова наклонила голову. Она недоумевала.
- Стало быть... по собственной охоте? - спросила она вдруг. Аратов не тотчас нашелся, что ответить.
- По сочувствию, из уважения к таланту, - промолвил он наконец.
Слово 'уважение' понравилось г-же Миловидовой.
- Что ж! - произнесла она со вздохом. - Я хоть и мать ее и очень о ней горевала... Ведь такое вдруг несчастье! Но должна сказать: шальная она была всегда - и покончила таким же манером! Страм такой... Посудите: каково это для матери? Уж на том спасибо, что похоронили ее по-христиански... - Г-жа Миловидова перекрестилась. - Сызмала никому не покорялась - родительский дом покинула... и наконец - легко сказать! - в актерки пошла! Известно:
от дому я ей не отказала: ведь я любила ее! Ведь я все-таки мать! Не у чужих же ей жить - да побираться! - Тут вдова прослезилась. - А если у вас, господин, - заговорила она снова, утирая глаза концами косынки, - точно есть такое намерение и вы против нас никакого бесчестия не замышляете - а, напротив, хотите внимание оказать, - так вы вот с моей другой дочкой поговорите. Она все вам расскажет лучше моего... Анночка! - кликнула г-жа Миловидова, - Анночка, подь сюда! Вот здесь какой-то господин из Москвы насчет Кати побеседовать желает!
Что-то стукнуло в соседней комнате, но никто не появлялся.
- Анночка! - крикнула опять вдова, - Анна Семеновна! Иди, говорят тебе!
Дверь тихонько растворилась, и на пороге показалась девушка, уже немолодая, болезненного вида - и некрасивая, - но с очень кроткими и грустными глазами. Аратов поднялся с места ей навстречу и отрекомендовался, причем назвал своего друга Купфера.
- А! Федор Федорыч! - тихонько произнесла девушка и тихонько опустилась на стул.
- Ну вот, побеседуй с господином, - промолвила г-жа Милови-дова, грузно поднимаясь с места, - потрудился, нарочно из Москвы приехал, о Кате сведения собрать желает. А вы меня, господин, - прибавила она, обращаясь в Аратову, извините... Я уйду, по хозяйству. С Анночкой вы можете хорошо объясниться она вам и о театре расскажет... и все такое. Она у меня умница, образованная: по-французски говорит и книжки читает, не хуже сестры ее покойницы. Она же ее, можно сказать, воспитывала... Старше ее была - ну, и занялась.
Г-жа Миловидова удалилась. Оставшись наедине с Анной Семеновной, Аратов повторил ей свой спич; но с первого же взгляду поняв, что имеет дело с девушкой действительно образованной, не с купеческой дочкой, несколько распространился - и выражения другие употребил; а под конец сам разволновался, покраснел и почувствовал, что сердце у него застучало. Анна слушала его молча, положив руку на руку; печальная улыбка не сходила с ее лица... горькое, непереболевшее горе сказывалось в этой улыбке.
- Вы знали мою сестру? - спросила она Аратова.
- Нет; я ее собственно не знал, - отвечал он. - Виделся с нею и слышал ее раз... но вашу сестру стоило раз увидеть и услышать...
- Вы хотите ее биографию написать? - спросила опять Анна. Аратов не ожидал этого слова; однако тотчас же ответил, что - отчего же нет? Но главное он хотел познакомить публику... Анна остановила его движением руки.
- Это на что же? Публика ей без того много горя наделала; да и Катя только что начинала жить. Но если вы сами (Анна посмотрела на него и опять улыбнулась той же печальной, но уже более приветной улыбкой... она как будто подумала: да, ты внушаешь мне доверие)... если вы сами питаете к ней такое участие, то позвольте вам попросить прийти к нам сегодня вечером... после обеда. Я теперь не могу... так вдруг... Я соберусь с силами... Я попытаюсь... Ах, я слишком любила ее!
Анна отвернулась; она готова была зарыдать.
Аратов проворно поднялся со стула, поблагодарил за предложение, сказал, что придет непреенно... непременно! - и ушел, унося в душе впечатление тихого голоса, кротких и грустных глаз - и сгорая томленьем ожидания.
13
Аратов в тот же день вернулся к Миловидовым и целых три часа пробеседовал с Анной Семеновной. Г-жа Миловидова ложилась спать тотчас после обеда - в два часа - и 'отдыхала' до вечернего чаю, до семи часов. Разговор Аратова с сестрою Клары не был, собственно, беседой: она говорила почти одна, сперва с запинкой, с смущеньем, но потом с неудержимым жаром. Она, очевидно, боготворила свою сестру. Доверие, внушенное с Аратовым, росло и крепло; она уже не стеснялась; она даже раза два, молча, всплакнула перед ним. Он казался ей достойным ее откровенных сообщений и излияний... в ее собственной глухой жизни ничего такого еще не случалось! А он... он впивал каждое ее слово.
Вот что он узнал... многое, конечно, из недомолвок... многое он дополнил сам.
В детстве Клара была, несомненно, неприятным ребенком; и в девушках она была не многим мягче: своевольная, вспыльчивая, самолюбивая, она не ладила особенно с отцом, которого презирала - и за пьянство, и за бездарность. Он это чувствовал и не прощал ей этого. Музыкальные способности в ней оказались рано; отец не давал им ходу, признавая художеством одну живопись, в которой так мало сам преуспел, но которая кормила и его, и семью. Мать свою Клара любила... небрежно, как няню; сестру обожала, хоть и дралась с ней и кусала ее... Правда, она потом становилась на колени перед нею и целовала укушенные места. Она была вся - огонь, вся - страсть и вся - противоречие: мстительна и добра, великодушна и злопамятна; верила в судьбу - и не верила в Бога (эти слова Анна прошептала с ужасом); любила все красивое, а сама о своей красоте не заботилась и одевалась как попало; терпеть не могла, чтобы за ней ухаживали молодые люди, а в книгах перечитывала только те страницы, где речь идет о
