сомнительным, персонал фирмы как на подбор – крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс, за ним пойдут другие.
В кабине каждой машины сидели двое – водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника – полноразмерный «калашников» с подствольным гранатометом. И кабины, и кузов защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы, потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров – все, что им следовало пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего-то да стоят.
– Налево! – Сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор – спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь – потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь, как лодки в шторм. Было лето, была сушь – и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны, но с этим ничего нельзя было поделать…
Картинки из прошлого
День сменялся ночью, а ночь – днем, «падре» все не приходил, а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых прежде вещей. Жизнь в Лондоне – в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Такие рыбы слепы, глухи, уродливы – такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику – к сорока годам у его коллег в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание – чаще всего язва желудка, а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе и он сам, потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего – кроме работы…
А теперь… А теперь сэр Колин уже седьмой день жил простой деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании возиться с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки – телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно – но он не боялся местных, и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице, дети не прятались, как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно – но он понимал их, а они – его. Он даже бросил курить, чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Прежде он боялся отставки, боялся быть ненужным – это чувство съедало его изнутри, словно кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же, в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли – его примет премьер, произнесет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая, как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят – часы золотые или заказное ружье «Джеймс Перде» или «Холланд и Холланд»…
И что? Жизнь кончилась? Да вот вам, выкусите! Он уедет куда-нибудь, купит домик – денег более чем хватало. Он не будет дышать мерзким лондонским смогом и глотать отравленную консервантами пищу. Он не будет больше приказывать своим подчиненным лгать, воровать, убивать, подрывать. Возможно, он заведет несколько кур и большого красивого петуха. И проведет остаток жизни как человек, а не под постоянным прессом.
Найджел тоже расслабился – он уже не хватался при каждом случае за оружие, а его бычья сила очень даже пригодилась. Томаззино был плотником, он брал подряды на ремонт и восстановление домов, и Найджел теперь ходил с ним и помогал в его нехитрой работе.
Сейчас сэр Колин сидел на большом, неизвестно как тут оказавшемся камне и смотрел на закат. В руках у него была лепешка, иногда он откусывал от нее кусочек и тщательно жевал, иногда отрывал и бросал суетившимся неподалеку курам…
– Теперь ты понял, почему я послал все к чертовой матери? – раздался тихий голос за его спиной.
Сэр Колин вздрогнул – он не слышал, не почувствовал, как падре приблизился к нему. Впрочем, сэр Джеффри был полевым агентом, работал даже в петербургской резидентуре – удивительного в том, что он сохранил навык бесшумной ходьбы, не было…
– Понял… Вот только не всем это дано.
– Не всем. Но каждый сам выбирает себе судьбу, – падре внезапно перешел на русский – язык вероятного противника, которым он владел в совершенстве, – у русских есть такое понятие «судьба» – очень емкое и точное, в английском языке прямого аналога нет. Это одновременно и сумма всех поступков, совершенных человеком, и путь, по которому он идет в будущее, и то, что он должен сделать для этого мира, с какой целью он пришел в него. Как думаешь, какая у нас судьба, Колин, для чего мы родились?
– Наша судьба – нести в этот мир беду… – внезапно ответил сэр Колин, тоже по-русски.
– Вот именно. Так что пойдем и займемся именно тем, о чем ты сказал. У меня возникла пара свежих идей.
Жилище сэра Джеффри – не имеет значения, как он здесь назывался – немного отличалось от домов местных жителей – хотя бы тем, что было одноэтажным и не пристроенным к скале, а стоящим отдельно. Сложенная из камня лачуга с земляным полом, с простым деревенским очагом для приготовления пищи. Узкие, подслеповатые, похожие на бойницы окна – удивительно, но в поселке имелось электричество, поэтому и лампочки горели. Загон для скота, пустующий – сэр Джеффри скота не держал. Примитивная, похоже, работы местных столяров мебель.
И – контрастом среди всей этой убогости, вещью из двадцать первого века в веке девятнадцатом – современный ноутбук с титановым корпусом и модемом для спутниковой связи. Сэр Колин непроизвольно вздрогнул, когда увидел это в комнате. Такой ноутбук уместно смотрелся бы в кабинете директора какой- нибудь крупной фирмы в Вестчестере, но не здесь, в хижине с земляным полом в сицилийском захолустье…
Ноутбук работал – хотя на экране было только звездное небо, и звезды неумолимо неслись навстречу, сменяя одна другую.
– Присаживайся, Колин, – падре подтолкнул гостю грубо сколоченный деревянный табурет, себе пододвинул другой такой же, – извини, тут у меня не прибрано. Живу один, сам понимаешь…
Прикрыв клавиатуру спиной, падре быстро отстучал пароль, отключающий заставку. И хотя сэр Колин не видел пароля, он понял, что хватки падре не потерял – хотя бы по длине пароля – четырнадцать знаков. Причем это явно не кличка собаки или перевернутые наоборот цифры года и дня рождения. Это длинная и внешне бессмысленная комбинация букв и цифр, пароль явно не дилетанта, знающего, что такое добывание и перехват информации. Раньше сэр Джеффри был разведчиком, сейчас стал слугой Господа, но хватки своей он не утратил…
– Подсаживайся ближе! – сэр Джеффри повернул ноутбук так, чтобы было видно и гостю. – Узнаешь, что это?
На экране красовалась большая схема – с подписанными квадратиками, разноцветными стрелками между ними, условными значками…
– Конечно… – фыркнул сэр Колин. – Такое дерьмо я вижу каждый божий день на службе. Это древо событий, стандартная схема разведывательной операции.
– Я был бы тебе очень благодарен, Колин, если бы ты не употреблял более Его имя и слово «дерьмо» в одном предложении. Не богохульствуй. Да, это именно древо событий, нарисованное мною в первый же день, когда я разбирал бумаги, привезенные тобой. И знаешь что?
Сэр Колин молча смотрел на своего предшественника и учителя.
– Вся эта схема – полное дерьмо! – сам же ответил на свой вопрос Джеффри, воспользовавшись определением собеседника.
