самые дикие…
– Дождемся ночи, используя приборы ночного видения, штурмуем…
– Отпадает, – твердо проронил штабной офицер, полковник Хмельков, единственный, кто держал на коленях не офицерский планшет, а раскрытый армейский ноутбук, неказистый, но прочный, – слишком велики потери. Мы проанализировали этот вариант штурма. Все здание, по нашим предположениям, напичкано минами и растяжками – снять их бесшумно все и ночью мы не сможем. Заложники и террористы рассредоточены по зданию, накрыть их разом, одновременно не удастся. При ночном штурме, по нашим предположениям, погибнут до пятидесяти процентов штурмующих и до семидесяти процентов заложников. Такие потери для нас неприемлемы.
– Газом? Может, их газом заглушить?
– И снова не получится. Как мы доставим туда газовые баллоны? Сколько газа потребуется, как его распространить одновременно по всему зданию? Там разбиты все окна, газ будет постоянно улетучиваться. Нет, неприемлемо.
– Выпускаем… – сказал кто-то.
– Что? Громче!
– Выпускаем. На судно они возьмут с собой триста, ну, максимум, четыреста человек. Дальше по обстановке – либо штурм колонны на подходе к порту, либо штурм судна военно-морским спецназом уже в море.
– Бред… – сказал кто-то, – их нельзя выпускать из здания.
– Кто может предложить что-то лучше? – насупился Волгарь. – Ну? Слушаю?
Молчание. Гробовое. Другие варианты не работают…
– Они разбегутся…
– А оцепление на что?
– Оцепление они могут пробить. Это их город, они все здесь знают.
– Почему до сих пор не пробили?
– Хорошо! – подвел итог Волгарь. – Вопрос: может или нет кто-то предложить что-то лучшее? Может?
– …
– Значит, работаем по предложенному плану. Хмельков, Шадрин, Балуев – через четыре, нет, через три часа доложить план действий.
– Есть!
– На этом все.
Когда находишься в здании, осажденном спецназом, время течет по-особому. Медленно, словно кисель. Кажется, что воздух приобретает особенную плотность, идешь по нему – будто в прозрачной воде. Физически чувствуешь, как десятки глаз смотрят на тебя через прицелы. В этих взглядах нет ни злобы, ни жалости – люди по ту сторону прицела просто ждут команду. И думают, как лучше выполнить поставленную задачу.
– Муса…
– Ну?
– Ты уверен, что кяфиры не решатся на штурм? Ты точно уверен?
– Уверен. В конце концов, я сам учился у кяфиров и знаю порядок действий в такой ситуации. Для них жизнь их соплеменников важнее всего, они не могут согласиться на большие жертвы. Мы заминировали все, что можно, заложники рассредоточены по зданию. Нет, они не решатся. Они попробуют нас выманить из здания и перехватить контроль над ситуацией. Возможно, они даже позволят нам сесть на судно и только потом начнут штурм. Мы все равно не сможем взять с собой много заложников – на этом они и сыграют.
– А те, кто пойдет с заложниками?
– Ты сам понимаешь. Мы должны сберечь себя. Погибнуть по-глупому, подставиться под пулю русских – это не доблесть, это глупость. Сделаем так, как я сказал.
– А нас не завалит тут?
– Не завалит. Стены крепкие. Ты помнишь, когда взрывать?
– Помню.
– Вот и все. Успокойся, Джабраил, Аллах с нами…
– Аллах с нами, брат. Ты мне за отца был. Я сделаю, как ты прикажешь.
– Вот и хорошо…
Тот, кого звали Муса, был одним из немногих террористов, которые не снимали маску даже в самом начале, поправил ремень автомата, вышел из закутка на первом этаже – тут хранили уборщицы свой инвентарь. В последний раз надо было пройтись, поддержать своих бойцов – одно его присутствие вселит в их сердца доблесть, а в сердца кяфиров – страх. Многим уже через несколько часов придется беседовать с Аллахом, ох, многим… Муса предполагал, что русские согласятся на его условия часа через три, а через четыре часа все кончится. Для всех, но не для него…
Он неспешно шел по коридору, разглядывая все так, будто впервые все это видел. Застрявшие в рамах осколки стекла, изможденные, испуганные заложники, жмущиеся к стенам, его боевики с автоматами и пулеметами. Разгромленные палаты, выщербленные пулями стены. И кровь… Крови было столько, что в некоторых местах ботинки противно липли к полу. Кровь была везде – на полу, на стенах, на том, что осталось из мебели. Пол был неровным, его не меняли уже давно – и на полу в каждой выемке была кровь.
– Аллах акбар! – один из его бойцов, совсем молодой пацан, из местных, но руки у него по локоть в крови, собственноручно вырезал семьи соседей, решился поприветствовать своего командира. – Мы победим!
– Мы уже победили… – сказал Муса, – видишь кяфиров? Они там, но они боятся принять бой с воинами Аллаха! Мы уже победили…
– Аллах акбар! – громыхнуло на этаже.
Муса вдруг почувствовал, что снайпер взял его на прицел. Именно почувствовал, он всегда чувствовал такие вещи, обладал какой то дьявольской интуицией. Он мог вычислить вооруженного человека в толпе, ощущал заминированную машину, понимал, как человек относится к нему – враждебно, безразлично, дружелюбно. Он никогда не ошибался в таких вещах.
Муса оттолкнул одну из заложниц, нагло встал у окна, подставляя себя снайперам, окружившим здание. Пусть понервничают – приказа стрелять-то нет…
Насколько мне помнится, правила проведения такого рода операций предусматривают, что снайперы должны находиться у винтовки по двое, и каждый час должна происходить смена – стрелок становится корректировщиком, корректировщик – стрелком. Ха! Даже чувство времени потерял, сколько уже сидим. Хорошо, что сижу в относительном комфорте – в том помещении, где я расположился, нашлась старомодная «двухэтажная» кровать, хромированная, правда, без матраца, без всего – все сгорело. Вот я на ней и устроился, на «первом этаже». Подстелить нечего – так прямо на панцирной сетке и устроился, чем плохо? Немного хитрим – разбились по тройкам, пока один из снайперов наблюдает за всеми тремя секторами – двое отдыхают. Меняемся каждый час, мое дежурство – следующее, до него еще двадцать две минуты. А то и в самом деле – крыша поедет, в прицел пялиться…
Хорошо, хоть жратва пока есть. Правда, только специальные армейские плитки, смахивающие на лакомства, которыми торгуют на улицах Востока. Белая масса, вкусом похожая на шоколад с перетертой начинкой – изюм, курага, орехи. По-хорошему, одной большой плитки, если нет особых нагрузок, хватает на целый день, а весит она – всего ничего. Да и в сортир, простите, после нее не бегаешь. С водой тоже проблем нет – когда выдвигался на позицию, прихватил с собой баллон, чтобы надолго хватило.
Интересно, что они будут делать? На что они рассчитывают? На прощение им рассчитывать никак нельзя, слишком много крови на них. Может быть, на кого-то будет и амнистия, но точно не для этих. Прорываться из кольца? Ночью, все силы в кулак – и внезапным ударом, а зачем тогда они здесь скопились, в этой самой больнице? Должны понимать – даже если они прорвут оцепление, далеко все равно не уйдут, путь отхода идет по городу, а в городе – и жандармы, и десант, и спецназ, и морпехи, и ополченцы, и техника боевая. Даже если разобьются на мелкие группы по три-пять человек – повезет, если пара групп
