Лейтенанту показалось, что он тонет – враз отяжелевшее тело мятежника давило на него сверху, все лицо было заляпано – ни вздохнуть, ни открыть глаз, ни закричать. Ему показалось, что он сходит с ума, что это и есть ад…
– Давай, босс… Давай, разлегся… Черт, вставай же…
Капрал, уже забросивший свои трофеи на позицию, бросился назад за своим командиром – не обращая внимания на пули, которые летели все гуще. Особо расшаркиваться было некогда – подскочив, он пинком отправил тело террориста с разбитой головой дальше по склону, с одного взгляда оценил – шок. Тогда он просто схватил лейтенанта за униформу одной рукой и словно тяжелораненого потащил наверх – второй рукой он подхватил лежащие рядом трофеи. Двадцать метров до укрытия – здесь они были равны двадцати километрам. Метр за метром. Младший не пришел на помощь – как и подобает снайперу, он пользовался моментом, отстреливая неосторожно высунувшихся из-за укрытий бандитов. Словно гвозди вбивают один за другим, с одного удара, размеренно и неторопливо – тук, тук, тук…
Капралу удалось перевалить лейтенанта за каменный навал и тяжело перевалиться самому как раз в тот момент, когда рядом в каменистую осыпь врезалась реактивная граната, стеганула осколками по камням. Гранат к реактивным гранатометам у мятежников было немного, равно как и самих гранатометов, они их берегли, но, видя, что наглецы уходят, «ради такого случая» – не пожалели. Поминая всех чертей, Роуч тяжело приземлился, прикрытый каменной стенкой, рядом с лейтенантом, хрипло дыша, как загнанная, идущая из последних сил к финишу лошадь. В голове ничего не было – странная пустота…
– Эй, капрал…
Роуч устало повернул голову – лейтенант сидел рядом с ним, и лицо его было раскрашено кровью, как во время какого-то жутковатого людоедского обряда. В протянутой руке у него блестело что-то серебристое…
– Выпить хочешь?
И тут они засмеялись. Оба засмеялись, в унисон, одновременно каким-то истерическим, каркающим, не останавливающимся смехом, таким смехом, который не придает силы, а отнимает их. Они оба были едины в этой дикой, безумной истерике, они заглянули в бездну – и бездна не захотела их принять.
– Выпить… хочешь… – давясь смехом, повторил Роуч, – босс, ты бы лицо вытер, к чертям… даже мне страшно… хотя я навидался…
– Да брось… меня так… в аду… за своего примут…
– Нас с тобой, босс… ха-ха… не примут ни в одном аду…
– Значит… Значит, останемся здесь.
Третий, решающий вал накатился на них почти сразу, как только они заново укрепились на позиции – мятежники понимали, что времени у них нет, и если они в самое ближайшее время не уйдут в холмы – их просто раздавят здесь, на этом пространстве. Раскатают в кровавую лепешку гусеницами бронемашин, расстреляют с вертолетов, как на охоте. Их было много – несмотря на потери, их еще оставалось очень и очень много. Арьергард, оставленный ими в городе, с честью выполнил поставленную задачу – погиб, но задержал шотландцев. Впереди были холмы, не проходимые для техники, если они прорвутся – то дальше будет проще. Впереди был САС, патрули держали линию обороны – но бойцов в бордовых беретах было мало, на три, если не на четыре, порядка меньше, чем их. Их просто нужно было смять, прорвать линию – и уйти в холмы. И мятежники, накачавшись наркотой по самые брови, ринулись на штурм…
Аллах акбар!!!
Ствол пулемета раскалился уже до того, что от него шел дым, пулемет плевался, но стрелял, выкашивая лезущую вперед саранчу. Капрал не отходил от пулемета, он ворочал его так, будто тот весил, как пушинка. Высунул ствол в бойницу, отстрелял длинную очередь – тут же в сторону, пока не засекли, к новой бойнице. Пусть они думают, что их намного больше…
Аллах акбар!!!
Лейтенант стрелял сразу из двух винтовок попеременно – иначе бы винтовка отказала. Отстрелял, бросил, взял следующую. Из SLR можно было нормально стрелять только одиночными, при стрельбе очередями ее немилосердно задирало вверх. Пули выбивали то одного, то другого мятежника в черной чалме, но остальные упорно лезли вперед…
Аллах акбар!!!
Пулемет лязгнул затвором – кончились патроны. Впереди, перед укреплениями артиллерия била уже не на шутку – черные столбы разрывов вставали то тут, то там. Чуя близкую свободу, мятежники рвались вперед…
Аллах акбар!!!
Лейтенант сменил магазин винтовки, высунулся – и упал, окропляя своей кровью нищую серую каменистую землю холмов. Капрал схватил БРЭН и высадил в наседающих мятежников сразу чуть ли не полмагазина. Почувствовал кого-то рядом, но повернуться не успел. Последнее, что он слышал – сильный взрыв прямо перед укреплениями…
Очнувшись, капрал сначала не понял, что с ним, почудилось – плен. Он лежал где-то, где даже днем было сумрачно, ветви кустарника разламывали лучи солнца на несколько частей, их причудливая игра завораживала. Никто не снимал с него кожу, не резал на куски… Но где же он? Буквально в нескольких метрах от капрала по кустарнику колонной шли люди, их гортанная речь была хорошо слышна. Капрал оцепенел от ужаса, рука шевельнулась – и тут же чья-то ладонь зажала ему рот.
– Это я, Стэтэм… – Голос говорившего был плохо слышен, несмотря на то что говорил он на ухо, едва шевеля губами, – скоро они пройдут, и можно будет уходить. Лежи, капрал, лежи…
Люди возвращались в покинутый город…
Да, люди возвращались – и уже по расписанию ходило метро, и вагоны его не были полупустыми, и в Сити царила суматоха, и в Кенсингтоне к роскошным виллам все так же причаливали черные, чем-то смахивающие на роскошные яхты «Роллс-Ройсы», но ничего уже не могло быть таким, как прежде. Это сложно описать словами… Наверное, эти изменения мог уловить только коренной лондонец, знающий и любящий этот город. Доброжелательные прежде люди становились раздражительными, агрессивными, в знаменитом лондонском красном даблдеккере[55] кондукторша не говорила больше «Yes, please…», когда продавала билеты, а просто молча таращилась на тебя и быстро отрывала билет. В центральной части Лондона движение во многих местах перекрыли – разбирали завалы, ремонтировали поврежденные дороги – и теперь не проходило и дня, когда в пробке не случалось потасовки между водителями. Власти залечивали раны, затягивали зияющие провалы плотной зеленой сеткой, тяжелые самосвалы, которым дана была зеленая улица, сновали туда-сюда, вывозя строительный мусор…
Но страх не уходил, страху понравилось жить в этом прежде веселом, космополитичном городе, страху понравилось питаться душами людей. Страх маскировался, прятался в темные норы подсознания – но он не уходил. Что-то сломалось, причем навсегда…
Одним из первых вновь открылся «Старый ковер», клуб офицеров армии и флота. Как-то нехорошо армейским офицерам бояться артиллерийского обстрела – тем более что офицеров в городе сейчас заметно прибавилось. С улиц так и не снимали патрули, коммутатор Скотленд-Ярда разрывался от звонков разных психов. Кто-то спешил сообщить, что заминировано здание парламента, кто-то – что на станции метро оставлен подозрительный пакет. Из Белфаста спецрейсом перебросили несколько бригад опытных взрывотехников – местные не справлялись с обрушившейся на них за последние дни сумасшедшей нагрузкой.
Пожилой, похожий на боцмана, седовласый человек вышел из черного, неприметного «Ровера» на углу улицы, кивнув водителю, направился в клуб. По дороге сунул руку во внутренний кармашек – и выругался про себя. Старая вересковая трубка, с которой он не расставался больше тридцати лет, сломалась, когда все
