гладя на прекрасную картину ясного голубого неба и зеленых лесов — на те места, что когда- то звались моим домом.
Когда поезд наконец прибыл в Дурхейм — станцию в двадцати километрах к востоку от Чепел Хилл — я не знал, что меня ожидает там. Дорога, ведущая с холма вниз, не предвещала ничего интересного — бесконечное пространство смешанных лесов, странные островки сосняка, холмы, заросшие травой и, кустарником, ни на что не похожие развалины. Мало что осталось от Дурхейма, когда-то давно бывшего миллионным городом. Теперь же на его месте находился лес, полный высоких, прямых деревьев, среди которых виднелись остатки нескольких зданий. Я вышел из поезда, держа свой маленький чемодан, и остановился, глядя на запад.
Был чудный день; солнце неподвижно висело над далекими, затянутыми голубой дымкой холмами, зелеными лесами; прохладный ветер освежал мое лицо, мягко ерошил волосы.
— Атол Моррисон?
Я обернулся — позади меня стоял невысокий, пухлый мужчина с ужасно знакомым лицом, одетый в темно-коричневую сутану, через расстегнутый ворот которой виднелась темная рубашка и белый воротничок священника. Очень знакомое лицо… Бог мой, Лэнк!
— Лэнк?
Он рассыпался в той своей замечательной улыбке, что я хорошо помнил, и, шагнув вперед, схватил меня в объятия, которые, если честно, я едва почувствовал. Когда я уехал, моему брату Ланкастеру было двенадцать лет. Никто не посылал мне его фотографий, а сейчас передо мной стоял толстячок средних лет в одежде священника. От того мальчика, что я знал, не осталось ничего, кроме улыбки.
— Добро пожаловать домой, Ати, дома ждут тебя, — сердечно произнес он.
В горле встал комок — это было настолько непривычно и неожиданно, что я почувствовал себя глупо. Держа брата на расстоянии вытянутой руки, я улыбался, оглядывая его с ног до головы, сжимая его тонкие, мягкие ручки в своих огромных ручищах, ощущая через сутану его мягкое, расплывшееся тело. В глазах Лэнка застыло выражение сомнения и нерешительности.
— Боже, Лэнк, я и мечтать не мог, что когда-нибудь увижу тебя!
— А мы всегда надеялись, что увидим тебя, Ати.
Брат шагнул назад, отпуская меня и неотрывно глядя мне в глаза, затем перевел взгляд на шрамы на лице, на огромные руки со сбитыми на костяшках пальцами, на мою мускулистую тренированную фигуру, на оружие в кобуре. Наконец, он натянуто улыбнулся:
— Боже мой, что они сделали с тобой? Наркотики?
Почему он так решил? Лэнк видел перед собой высокого мужчину с хорошо развитыми, грудными мышцами, широкого в плечах, с большими руками воина, с квадратным лицом, несколько изуродованным большим белым шрамом ото лба до. подбородка, проходящим над левым глазом. Чистые, спокойные, будто им не довелось увидеть ничего плохого, карие глаза.
Я внезапно осознал, что мои мускулы находятся в большом напряжении, заставляя меня стоять прямо и не горбиться. Любой другой человек на моем месте немного расслабился бы, так поступил и Лэнк.
Проведя по бицепсам другой руки, я покачал головой, пытаясь заставить брата улыбнуться:.
— Хорошая, доброкачественная еда, большая ежедневная физическая нагрузка.
Брат медленно кивнул, но мне почему-то пришла в голову мысль, что про себя он добавил к моим словам: «И много трупов, которые не позволяют тебе расслабиться». Лэнк повернулся, знаком указывая следовать за ним:
— Пойдем, брат, тебя ждут родные. — И он пошел вниз по лестнице, увлекая меня за собой, к видневшемуся лесу.
Машина у Лэнка оказалась старым четырехколесным электромобилем на солнечных батареях. Она была припаркована на стоянке чуть ниже станции.
Сев в машину, брат ласково похлопал по приборной доске:
— Она замечательная старушка, на которую всегда можно положиться; я ее нашел в развалинах, как и большинство предметов, нас окружающих. — Нажав на стартер, он подождал, пока засветился зеленый сигнал, оставшийся еще со времен моего детства, затем выехал со стоянки.
Когда мы выбрались на дорогу, я обратил внимание на тротуар — он был весь в грязи и трещинах, через которые проросла густая растительность, и Лэнк аккуратно объезжал их, боясь повредить свой электромобиль. Мы съехали с высокого, бугристого холма, чей склон порос стройными соснами, и выбрались на широкое, заросшее травой поле. Машина подпрыгивала на выбоинах, оставленных другими средствами передвижения. Дорогу, поворачивавшую на запад, с двух сторон обступали деревья, сквозь которые виднелись полуразрушенные здания.
Из перекошенных, разбитых окон вырывались клубы дыма, и я мог видеть полоски белья, сделанного из скатертей; рубашки и брюки трепетали на ветру, словно старые потертые флаги. Человек, стоявший с топором в руке, промокнул вспотевший лоб куском ткани, провожая взглядом нашу машину, затем вернулся к громадной куче дров.
Когда-то я в течение нескольких лет между Вторжением и вступлением в легионы спагов тоже колол дрова. Ужасно жить в мире, где нет электричества.
Чтобы не колоть дрова зимой, на холодном ветру, я делал это все лето по полчаса в день, помогая семье.
Лэнк молчал, сосредоточенно ведя машину и объезжая наиболее глубокие рытвины. Дорога поросла густой изумрудной травой, но через буйную растительность еще можно было разглядеть островки асфальта:
— Это же автострада 15-501, да?
Брат, улыбнувшись, взглянул на меня и согласно кивнул.
— Не могу себе представить, что могло привести eе в такое состояние, буквально порвать на куски. В таком виде она находится уже очень долго.
Деревья здесь были несколько ниже, чем везде, и я вдруг понял, что мы проезжаем через южную часть Корстианского государственного парка. Несколько веков назад на этом месте находилась ферма, а с 1920 года эта территория была объявлена заповедником. Среди деревьев, насколько я видел, не мелькало остатков зданий, но дальше, когда мы проехали по деревянному, залепленному грязью мосту через ручей Нью-Хоуп, мои зоркие глаза разглядели дым от костра, дальше, у излучины реки, индейский вигвам из разноцветных старых одеял.
Люди, сидевшие у огня, имели темный цвет кожи, но скaзать, индейцы они или нет, было трудно. До Вторжения индейское сообщество размешалось в Ламби Мьюзем или в небольших городках, что основало племя Чероки около Эшвиля.
— Лэнк?.
Брат наконец поднял глаза, отвлекшись на мгновение от дороги, и я увидел, что дневная жара, трудная дорога и тяжелая сутана заставили его пропотеть.
— Почему ты выбрал служение богу?
Лэнк бросил на меня долгий, испытующий взгляд, будто говоривший: «Могу ли я довериться тебе, могу ли открыто говорить? Ты и вправду мой потерянный и вновь обретенный брат или просто человек, носящий форму господ?» Он на секунду отвел глаза, затем вновь посмотрел на меня:
— Ну… — Лэнк нервно потрогал белый воротничок священника и слабо улыбнулся: —
