самого начала путешествия капитан убеждал Малику подняться на мостик. Как-то раз мисс Гальпер упомянула, что он имеет право захватить любого человека на корабле и запереть его в темной камере где- то внизу. Когда валика, в конец концов, приняла его приглашение, она взяла мисс Гальпер с собой.
Стоя на носу корабля, Малика смотрела вперед на белые здания Кадиса. Когда судно входило в порт, свет в воздухе, цвет стен и принесенные ветром запахи подсказали ей, что она вернулась в свою часть мира и дом уже близко. Долгое время Малика отказывалась думать о домике над оврагом. Теперь, когда он больше ее не пугал, она вспоминала его чуть ли не с любовью.
Это ее долг — пойти и проведать мать, даже если та встретит ее в штыки. Она попытается дать матери денег, а та наверняка откажется. Но Малика задумала хитрость. Если мать не возьмет деньги, она скажет, что оставит их соседке Мине Глагге. Как только Малика скроется, мать немедленно пойдет и заберет их.
Мисс Гальпер надеялась провести ночь в Кадисе, но Малика потребовала сразу ехать в Альхесирас. Теперь, когда дом был совсем близко, она хотела добраться туда как можно скорее.
— Мне надо к маме, — сказала она. — Сперва хочу ее повидать.
— Конечно, — сказала мисс Гальпер. — Но вы не виделись два года или больше, и она вас не ждет. Какая разница, днем раньше или позже?
— Сюда мы можем вернуться. А теперь мне надо поехать к маме.
В Альхесирасе в тот вечер они увидели, что Сальвадор ужинает в другом конце длинного ресторана гостиницы. Он сменил свою форму на серый фланелевый костюм. Присмотревшись, Малика сказала:
— Он пьет вино.
— Завтра будет в порядке, — сказала ей мисс Гальпер.
— Они вечно пьют, эти филиппинцы.
Он стоял у дверей, ухмыляясь, когда они вышли из отеля утром, чтобы ехать в порт. Большинство пассажиров, направлявшихся в Танжер, были марокканцами. Малика забыла, как бесстыдно пристально ее соотечественники смотрят на женщин. Теперь она снова оказалась среди своих. Это открытие потрясло ее: восторг мешался с мрачными предчувствиями.
Когда они разместились в отеле, Малика спустилась вниз к конторке портье. Она собиралась навестить мать вечером, когда та наверняка будет дома и появится веский предлог не оставаться надолго. Она собиралась забронировать две комнаты в Тетуане на ночь — для себя и Сальвадора, а утром вернуться в Танжер. Портье сказал ей, что на пляже в миле от ее города открылся новый отель. Она попросила позвонить туда и забронировать номер.
Комната мисс Гальпер была чуть дальше по коридору. Малика постучала и сказала, что уедет часов в пять, чтобы поспеть в отель до темноты.
Мисс Гальпер пытливо взглянула на нее.
— Хорошо, что вы делаете это сейчас, чтобы потом об этом не думать, — сказала она.
— Вы можете здесь развлечься, — сказала Малика. — Можете сходить в бары.
— Нет, спасибо. От здешних мужчин у меня мурашки. Они все пытаются заговорить.
Малика пожала плечами:
— Какая разница? Вы же не понимаете, чт
Ну и хорошо, думала она. Непристойные замечания, которые мужчины отпускали вслед женщинам, казались ей отвратительными и возмущали ее. Повезло мисс Гальпер, что она совсем не знает арабского.
Она торопливо попрощалась и поспешила в свой номер. Предстоящая встреча с матерью тревожила ее. Машинально она положила что-то из одежды в сумку, собранную на ночь. По пути обналичила несколько дорожных чеков, и вскоре они с Сальвадором катили в Тетуан.
Шарфы белых облаков тянулись от горных пиков. Сальвадор критиковал узкое шоссе. Малика вполуха слушала его жалобы. Ее сердце учащенно билось. Неправда, что она возвращается помочь матери: она едет, потому что такова судьба. Со дня бегства видение триумфального возвращения не покидало ее: она окажется живым свидетельством, что мать ошибалась, и она не такая, как другие девочки в городке. Теперь, когда момент приближался, Малика стала подозревать, что визит обречен на провал. Увидев ее, мать не почувствует радость — только неприязнь и горечь оттого, что она была с назареями.
— На Пилипинах дороги лучше этой, — заметил Сальвадор.
— Не гони, — сказала она.
Они обогнули Тетуан и свернули налево на дорогу к ее городу. В машину врывался морской ветер.
—
Она поняла, что уже город, только когда они оказались на главной улице. Тут были большие новые здания и яркие огни. Все выглядело совсем иначе. Мысль, что за время ее отсутствия город мог измениться, не приходила ей в голову: меняется она сама, а город остается застывшей декорацией, помогающей определить и измерить ее преображение.
Через пару минут они прибыли в новый отель, раскинувшийся на пляже в свете зеленых прожекторов.
Вскоре Малика обнаружила, что это не настоящий отель. Нельзя было заказать еду в комнату, а в столовой подавали только закуски. Перед тем, как поесть, она влезла в джинсы, купленные в Лос- Анджелесе по совету мисс Гальпер. Она надела свитер, а голову укутала шелковым платком. В таком наряде она чувствовала себя совершенно неузнаваемой.
Сальвадор уже ел за стойкой. Она присела рядом на табурет и заказала пинчитос.[39] Ее желудок протестовал от мысли о еде, но она жевала и глотала мясо, потому что научилась, что для хорошего самочувствия нужно регулярно питаться. Скрежет радиоприемника на краю стойки мешался со скучным, монотонным шумом волн, набегающих на песок. Если ее мать взбесится и кинется на нее с кулаками, она пойдет прямо к Мине Глагге, отдаст ей деньги, и с этим будет покончено. Она подписала счет и вышла против ветра к машине.
Новый облик города обескуражил ее. Рынок перенесли, его нигде не было видно, и Малику возмутило такое предательство. Сальвадор оставил машину на заправке, и они пошли по узкой улочке к дому. Фонари горели только в начале пути; дальше стало бы совсем темно, если бы не луна. Сальвадор посмотрел вперед и сказал, что лучше пойти назад и вернуться сюда утром.
— Жди меня здесь, — сказала она твердо. — Постараюсь не задерживаться. Я знаю дорогу. — И быстро пошла вперед, не успел он возразить.
Пройдя по пустой, залитой лунным светом улице, она добралась до маленькой площадки, откуда — по крайней мере, днем — был виден дом ее матери, стоящий на краю оврага. Теперь же, казалось, лунный свет вообще не падает на него: она не заметила ни малейших признаков дома. Она поспешила дальше — ее уже охватило кошмарное предчувствие — и остановилась, недоверчиво приоткрыв рот. Дома не было. Даже земля, на которой он стоял, исчезла. И дом Мины Глагги, и все дома на краю оврага пропали. Бульдозеры сотворили новый, опустошенный пейзаж — огромную насыпь земли, пепла и мусора, которая уходила вниз ко дну оврага, Домик с садиком когда-то был как раз под тем местом, где теперь стояла она. Почувствовав, как сжимается горло, она сказала себе: его больше нет.
Отвернувшись от бессмысленной пустоши, она пошла назад, снова оказалась на площадке и постучала в дверь одного из домов. Женщина, открывшая дверь, была подругой матери — ее имя Малика забыла. Она с отвращением посмотрела на джинсы Малики и не пригласила ее войти. Они поговорили на пороге. Бесцветным голосом женщина сообщила, что ее мать умерла больше года назад, во время Рамадана.
— Повезло ей, — добавила женщина, — что не дожила до того дня, когда снесли ее дом, чтобы построить новую дорогу.
Кажется, сестра Малики уехала в Касабланку, но точно она не знает.
Женщина прикрыла дверь, почти захлопнула. Малика поблагодарила ее и пожелала спокойной ночи.
